Переносная дверь

Нелепость какая-то! Они даже не разговаривали по-настоящему с того жуткого вечера, когда их заперли и Пол носился по зданию с копьем наперевес, отчаянно пытаясь спасти ее от своры гоблинов с ножами. С тех самых пор, когда они обнаружили, что магия реальна, а сами они волшебники, что они увязли в ней по уши и до скончания дней (но с подразумеваемым обещанием, что если не сдадутся, будут упорно работать, не станут совать нос не в свое дело, то со временем поднимутся по корпоративной лестнице и сами сделаются тайными хозяевами вселенной). А теперь Пол случайно обнаружил средство, подающее хотя бы крохотную надежду на бегство или на то, чтобы изменить расстановку сил в свою пользу. И что? Они сидят в миллионе миль друг от друга, через стол, и сортируют нелепые бумажки, все потому, что Софи встретила парня, который ей понравился. Все равно как если бы Америка отказалась помогать Англии во Второй мировой войне только потому, что приревновала Великобританию к Гольфстриму.

Это же очевидно. А не следует ли из этого, что пора перестать вести себя как пятилетний ребенок и заговорить с ней? Еще как следует!

В двадцать девять минут шестого они оба встали, надели пальто и вышли из кабинета — в полном молчании, не глядя друг на друга. Когда они проходили через вестибюль, зови-меня-Рози наградила Пола ослепительной улыбкой. Он едва из кожи не выскочил от неожиданности, даже на мгновение застыл как вкопанный. Обогнув его, Софи поспешила к двери.

— Чванливая корова, — беспечно сказала зови-меня-Рози. — Даже не знаю, зачем ты тратишь на нее время.

Ответив ей полным ужаса взглядом, Пол ударился в беспорядочное отступление.

Следующие несколько недель привели его в полное смятение, и это еще мягко сказано. Нужно ли говорить, что Пол не удержался от того, чтобы поиграть с переносной дверью: отчасти, потому что это было забавно, отчасти, потому что когда ею пользовался, то забывал про Софи и ее горшечника. Как только он себя на этом поймал, этот эффект привел его в большое недоумение, хотя бы потому, что был уж слишком заметен. Переступая порог, Пол предавался унынию, и в тот момент, когда возвращался, мрачные мысли настигали его в точности там, где он их оставил, но пока он был в большом мире, на улицах Флоренции или Рио, ступал по цветочному ковру на склонах Непала или гулял по Великой Китайской стене, Софи будто стиралась из памяти, словно забытый день рождения кузины.

Прошло некоторое время, прежде чем он сообразил, что с помощью своей кредитной карточки может снимать иностранные деньги из банкоматов от Анкориджа до Аделаиды. Когда же наконец к этому пристрастился, то поначалу осторожничал — ведь с его окладом в "Дж.В. Уэлс" приходилось очень и очень подумать, стоит ли раскошеливаться на кофе и булочку с беконом в Лондоне, не говоря уже про суши в Иокогаме или зеленый чай и пахлаву в Самарканде. Но когда подвели банковский баланс, Пол к немалому своему замешательству и радости обнаружил, что там не указана ни одна сумма, какую он снимал за время своих разнообразных вылазок. Сначала он был склонен считать, что всему виной задержка, с которой поступают в компьютер сделки с иностранной валютой, и что рано или поздно они слетятся домой, точно эскадрон бомбардировщиков B-52. Но следующий банковский баланс показал то же самое. Значит, можно покупать вес, что душе угодно, и вообще за это не платить.

Увы, как он обнаружил по возвращении домой после бурного похода по кварталу ювелиров в Париже, этим дело не ограничилось. Пол накупил уйму всего: золотые часы, монеты, кольца, все что угодно, главное — чтобы из желтого металла и чтобы влезало в карманы. Он слышал, как покупки позвякивают и врезаются в бок через подкладку пиджака. Но стоило переступить порог, как острые края исчезли, а когда он сунул руки в карманы, то не нашел в них ничего, кроме ключей, потекшей шариковой ручки, пакета бумажных носовых платков и неизбежно развернувшейся, покрытой крошками и ниточками карамельки. Потребовалось некоторое время, чтобы осознать эту странность в полной мере. Ведь бумажные носовые платки он тоже купил в Париже, одновременно со всем золотом, но, по-видимому, приписанные к его делу невидимые, неосязаемые сотрудники таможни либо проглядели платочки, либо позволили оставить в качестве утешительного приза.