Переодетые в чужие тела

Юля ждала определенного ответа, от кото-рого, как сейчас понимал Миша, определялись их дальнейшие отношения. Юля это понимала тоже.

-- Что ж... -- заговорил молодой человек, чувствуя, как продолжает незримо присутствовать, словно прислушиваться, проснувшаяся пауза к интонациям его зазвучавшего голоса. -- Если ты не станешь возражать, Юленька..., я сопровожу тебя завтра к твоему отцу.

-- Да. Я хочу этого, -- тут же согласилась она.

-- Но я не могу поручиться за то, что нас пустят к нему, -- словно предлагая отказаться от подобной затеи, с интонацией надежды на это, сказал Миша.

-- Пусть... они только попробуют не пустить. -- Злым шепотом проговорила Юля, не обращая внимания на чувственный намек молодого человека. -- Я взорву это заведение, уничтожу.

И снова пауза, которая теперь, словно заметалась между молодыми людьми, от одного к другому: одного пытаясь успокаивать -- другого подталкивая, убеждая говорить, а не молчать.

"Столько вымученных ожиданием лет, чтобы, в конечном итоге, прийти к тому, что любимая, наконец-таки, -- станет понимать меня, согласна принять меня, но... прежнего, которого теперь нет и не может быть". -- Думалось Василию Федоровичу. -- "Зловещая несправедливость!.. И ничего ведь, действительно, не исправишь теперь, ничего... Она опять будет рядом, к этому стремился, будет любить...но, не меня, и все же, меня! И от этого... еще больнее. Еще бессердечнее уклад и милость судьбы, уходя от которой, можно угодить не дальше, чем еще в большую боль и страдание...

Смирение. Вот чего не хватило, не хватает и сейчас. Будь она трижды проклята, жажда, отнимающая глаза, но надежда..., только она не изменна, если остался еще, хотя бы клочок разума в тупике моего положения! Ведь остался... Я все понимаю, а значит... буду бороться, но теперь уже не так, как я это делал раньше. У меня... выбора нет.

Надо идти и начинать все заново. Я уступил свое место и занял чужое. Я дважды нарушил свое благополучие, нарушил судьбу, попытался исправить ее ошибку в своих правилах. А у судьбы другая орфография! И мои правила поставили лишнюю запятую..."

Миша нервно вскочил с кровати и подошел к окну. Он смотрел на облуненный светом двор, на Луну, которой нечего было скрывать в своем полнолунии. И он, впервые в своей жизни понимал, что он, и в самом деле -Мертвяк, Аршиинкин-Мертвяк. Он понимал, что он уже действительно, и в самом деле, мертв и что он сам закончил, оборвал свою жизнь там, в Интеграль-ной фирме, и навсегда.

Он сейчас понимал, что уже принял бесповоротное решение о дальнейшем своем существовании.

-- Она взошла хрустально-молодою, -- сказал Миша, не поворачиваясь к Юле, всматриваясь в лунное небо.

-- Кто? -- не громко спросила Юля.

-- Она..., взошла хрустально-молодою..., совсем, едва заметною, Луна, -- сказал молодой человек и глубоко, волнительно вздохнул. -

Висела долго хрупкой запятою.

Моей судьбы наверно в том вина...

Копил годами солнечную усталь

Я для раздумий, и пришли они...

Я понял, что воспитывая чувства,

Позволил мыслям одичать в тени...

Я до сих пор оглядываю дали,

Надеюсь, что зайду за горизонт!

Восходы все еще не отпылали,

Еще не оступался я с высот...

Отзапятаюсь. В жизни так ведется, -

Всегда над нами остается высь!

И в полный круг моя Луна сомкнется,

И так отпишет белой точкой жизнь...

-- Чьи это строки? -- спросила Юля.

-- Я считаю, что строки принадлежат на тот момент, когда они звучат, всегда тому, кто их читает, а вообще-то... -- это строки вашего отца, Юленька. Ты их наверняка не знала, совершенно случайно они оказались у меня.

-- Ты говоришь так, что можно подумать, папа подарил тебе целую тетрадку своих стихов, Миша. -- будто укорила Юля.

-- Нет. Не тетрадку, -- загадочно проговорил Миша, продолжая смотреть на Луну.

-- Точка, -- сказала Юля.

-- Да. И она отписала его жизнь.

-- Немедленно извинись, Миша, ты сказал какую-то гадость. Мой отец жив, и он еще будет жить, слышишь! -- потребовала Юля.

-- Юленька! -- будто опомнился молодой человек и отвернувшись от окна, прошагал к белеющему силуэту в кресле. -- Я просто оговорился, -- жалобно сказал он, припавши к Юлиным коленям и исцеловывая нежные ее руки. -- Я совсем не то имел ввиду. Я хотел сказать: отписала одну из частей его жизни, но будут еще и другие. Прости меня, Юленька. Я проговорил это в каком-то чертовом забытьи, прости.

-- Мы действительно завтра идем? -- спросила Юля, не наклоняясь к Мишиным ласкам, будто отшатнувшаяся от них -- так она сидела в кресле, недоверчиво откинувшись на его спинку.

-- Да. Я же сказал -- Да! Сейчас же..., я позвоню Вере домой, прямо сейчас! Я буду настой-чив. Она не откажет.

-- Звони, -- потребовал Юля.

Несколько секунд Миша продолжал сидеть оцепенело.

-- Звони же! -- настойчиво прикрикнула Юля.

-- Конечно, -- оживился молодой человек и тут же ловко встал во весь рост на ноги и решительно прошел к журнальному столику у кровати, на котором стоял телефон, сел на кровать, снял трубку с аппарата.

Не через долго, зазвучал его голос...

-- Алло, -- сказал он.

-- Да, -- ответили ему.

-- Это вас беспокоит Миша. Будьте добры, пригласите к телефону Веру.