Читаем Переписка, 1911–1936 полностью

Несколько недель назад Вы обещали более пространное письмо. Я ждал его и собирался по его получении тоже написать более подробно. Кроме того, я всё лето чувствовал себя неважно и охотно отложил переписку. Вдобавок мне ещё предстояло решиться на операцию (Вы видите по моему стилю, что я ещё не вполне оправился), которую я перенес 3 недели назад. Теперь дома уже 8 дней. Выздоровление идёт быстрым ходом, но работать я могу ещё совсем понемногу. Через 4–5 дней мы думаем вернуться в Мурнау, где я смогу восстановить упавшие силы. Мы прочли в Voßtante51, что Вас пригласили на должность профессора в Имперскую Королевскую академию. Почему вы отказались? Или Вена — это недостаточно основательно? С другой стороны, я считаю совершенно правильным, что вы хотите целиком посвятить себя композиции.

Итак, не сердитесь на меня и напишите обещанное длинное письмо. Самый сердечный привет Вам и Вашей супруге от нас обоих,

Ваш Кандинский<p>42. Шёнберг — Кандинскому</p><p><emphasis>19 августа 1912 г</emphasis></p>

Берлин

19.08.1912

Дорогой господин Кандинский, я был очень огорчен, узнав, что Вы больны и перенесли операцию. Что, собственно, произошло? Вы ни разу об этом не упоминали. Это что-то серьёзное? Но самое главное: здоровы ли Вы теперь и застрахованы ли от рецидива? Видимо, это аппендикс? Надеюсь, что так. Это, во всяком случае, не вызывает особых опасений.

Обо мне рассказывать особенно нечего. О том, что я должен был ехать в Вену на профессорское место, Вы знаете. И о том, что я отказался, тоже. Но не потому, что я так уж хотел «целиком посвятить себя композиции». К сожалению, до этого я ещё не дозрел. Но мне кажется неразумным, если, оставив Вену по очень серьёзным причинам, я вернусь в неё по причинам малосущественным. А иначе как малосущественным сделанное мне предложение не назовёшь. Да, это место предполагает пансион и надежный доход, в котором я, безусловно, нуждаюсь. Но круг моей деятельности был бы довольно ограниченным, поскольку вместе со мной приглашён Шрекер52 и также должен приехать Новак53. — Я всё лето прожил в Карлсхагене на Балтийском море. Красота необыкновенная. И на сей раз без единой мысли, в безмятежном слабоумии. Посему не столько похорошел, как потолстел. Но кажется, мне это было необходимо. В последнее время я стал раздражителен и ослаб. — Я написал […]54. Возможно, по теме и содержанию («Лунный Пьеро» Жиро) это не самая насущная для меня вещь. Но по форме — да. Для меня, однако, она знаменательна как набросок другой работы, за которую я теперь готов приняться: «Серафита» Бальзака. Вы её знаете? Быть может, это самое прекрасное, что есть. Я хочу вывести это на сцену. Не совсем в театральном смысле, во всяком случае, по прежним меркам. И уж никак не в «драматическом». Скажу больше: это будет оратория для слуха и зрения. Философия, религия, постигаемые органами художественного восприятия. — Сейчас я работаю над «Счастливой рукой» и вперед почти не продвигаюсь. Этой вещи скоро три года, а она ещё не написана. Величайшая редкость для меня. Возможно, мне придётся снова её оставить, хотя я очень доволен тем, что уже получается55.

Премьера «Лунного Пьеро». В центре — Шёнберг и Альбертина Цеме. Берлин. 16 октября 1912

Хотел ещё нечто сказать о Ваших статьях в «Синем всаднике»56. Вот что: Ваша сценическая композиция чрезвычайно мне понравилась. Равно как предисловие к ней. С этим я полностью согласен. Но в каком отношении всё это относится к «конструкции»? Мне кажется, в прямо противоположном. Мне кажется, тот, кто конструирует, должен постоянно взвешивать и испытывать. Рассчитывать допустимую нагрузку, соотношение элементов и проч. Но «Жёлтый звук» — это же не конструкция, а просто воспроизведение внутреннего ви´дения. Тут ведь есть разница:

Внутренне усмотренное — это некое целое, которое пусть даже имеет составные части, но эти части связаны между собой и уже упорядочены.

А сконструированное — это отдельные части, стремящиеся имитировать целое. Но тут нет уверенности, что не упущены самые главные части и что связующей материей этих частей не является душа.

Я убеждён, что это лишь спор о словах, а в главном мы мыслим одинаково. И всё же: «конструкция» — это всего лишь слово, но такое, с которым я у Вас не согласен. Хотя такое слово только одно.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Все думы — о вас. Письма семье из лагерей и тюрем, 1933-1937 гг.
Все думы — о вас. Письма семье из лагерей и тюрем, 1933-1937 гг.

П. А. Флоренского часто называют «русский Леонардо да Винчи». Трудно перечислить все отрасли деятельности, в развитие которых он внес свой вклад. Это математика, физика, философия, богословие, биология, геология, иконография, электроника, эстетика, археология, этнография, филология, агиография, музейное дело, не считая поэзии и прозы. Более того, Флоренский сделал многое, чтобы на основе постижения этих наук выработать всеобщее мировоззрение. В этой области он сделал такие открытия и получил такие результаты, важность которых была оценена только недавно (например, в кибернетике, семиотике, физике античастиц). Он сам писал, что его труды будут востребованы не ранее, чем через 50 лет.Письма-послания — один из древнейших жанров литературы. Из писем, найденных при раскопках древних государств, мы узнаем об ушедших цивилизациях и ее людях, послания апостолов составляют часть Священного писания. Письма к семье из лагерей 1933–1937 гг. можно рассматривать как последний этап творчества священника Павла Флоренского. В них он передает накопленное знание своим детям, а через них — всем людям, и главное направление их мысли — род, семья как носитель вечности, как главная единица человеческого общества. В этих посланиях средоточием всех переживаний становится семья, а точнее, триединство личности, семьи и рода. Личности оформленной, неповторимой, но в то же время тысячами нитей связанной со своим родом, а через него — с Вечностью, ибо «прошлое не прошло». В семье род обретает равновесие оформленных личностей, неслиянных и нераздельных, в семье происходит передача опыта рода от родителей к детям, дабы те «не выпали из пазов времени». Письма 1933–1937 гг. образуют цельное произведение, которое можно назвать генодицея — оправдание рода, семьи. Противостоять хаосу можно лишь утверждением личности, вбирающей в себя опыт своего рода, внимающей ему, и в этом важнейшее звено — получение опыта от родителей детьми.В формате PDF A4 сохранен издательский макет.

Павел Александрович Флоренский

Эпистолярная проза