Переписка

Я тебе, кажется, уже писал, что видел Нютю. У нее вид тяжело больной. Смех сменяется слезами — та же рассеянность и пр. Очень хорошо, что она поехала на Кавказ. К тебе она чувствует особенную нежность. Много о тебе говорила, жаловалась, что ты не отвечаешь на ее письма, что она тебе не нужна, в то время как ты для нее Сестра с большой буквы и пр. пр. Имей все это в виду и напиши ей первая по адр<есу>: Ессентуки — P Restante.

— Лиля переехала в свое имение Подгорье из своей квартиры на Торговой улице. Она получила место руководить экскурсиями в Царское Село, Павловск, Петергоф и пр…

Приехав в Москву я нашел трогательнейшее письмо Аси[274] и до сих пор не отвечаю. Передай ей, что виною этому сумбурное мое состояние. Как только меня куда-нибудь определят, напишу всем, а сейчас не могу. Целую крепко

Твой брат

Пра, Асю, Марию Ивановну, Макса, Бориса и пр<очих> и пр<очих> приветствую всячески.

<На полях:>

Пиши на Москву.

1-го у Майи свадьба, Князя[275] забирают 7-го.

8 июля <19>16 г

Феодосия

<В Коктебель>

Сижу в «Астории»[276] без ног. Жара, о которой мы в Коктебеле не имеем понятия. Ходасевич[277] уже не сидит, а лежит.

Билет достал с плацкартой. Едем вместе.[278]

Моя печень в полном расстройстве. Следствие десятка чебурек, съеденных вчера ночью на фонтане Айвазовского.[279]

С Ходасевичем не разговариваем, а обмениваемся хриплыми вздохами.

Сейчас идем к Петру Николаевичу.[280] На людях и смерть красна. Молодой Княжевич шлет дружеский привет Мише.[281]

Сережа

У Макса в башне лежит накидка Лидии Владимировны.[282] Извиняюсь, что утаил ее.

22 Авг<уста> 1916 г., Ессентуки [283]

Дорогая Верочка — сейчас надвигается гроза — мы сидим с закрытыми окнами (об этом позаботилась Лиля еще за два часа до первого громового раската — «стекло плохой проводник электричества») — хлопают ставни, воют собаки, шумят деревья. Лиля несмотря на тревожное свое состояние принуждена готовить ужин — она сидит в соседней комнате, окруженная nature mort’ами и помешивает какую-то похлебку. — Ей приходится часто пробовать: готово ли, достаточно ли соли и пр<очее>. Пробовать она начинает сразу, как поставит кастрюлю на огонь и от этого у бедняжки разболелся живот. — Мученица кулинарии.

— Со второго дня по приезде сюда она начала восклицать: — «Ты знаешь, Сережа, ей-Богу, я, кажется, похудела!» Весь Лилин характер в этом соединении «ей-Богу» и «кажется». Она их всегда ставит вместе.

— О Лилином и моем лечении расскажет тебе Марина. Не хочется пересказывать. — Повторю только, что я сделал прекрасно, приехав сюда. Оказалось — мне это было совсем необходимо.[284]

О Лиле я и не говорю.

— Мне Марина пишет всякие ужасы о «Камерном театре». Какая муха укусила Таирова? Что с ним? Надеюсь, что дружеские советы Мариуса Петипа спасут несчастного «Фамиру».[285]

— Прости, что пишу так легкомысленно на самом деле мне все это гадко очень.

— Читала ли ты «Королеву Пэдок» — Франса?[286] Если нет, — прочти непременно — вещь поразительнейшая. Я очень увлекаюсь сейчас Франсом, которого до сего совсем не знал.

— Какое счастье, что у нас есть книги и какое несчастье вместе с тем. Без книг мы не могли бы удовлетворить своего жизненного аппетита, а с книгами мы становимся пассивными, подобно растениям.

Гроза способствует «филозофии».

Стало совсем темно от туч.

Спасибо тебе нежное, что исполняешь свое обещание относительно Али.

Целую

Сережа

Адр<ес>: Пантелеймоновская ул<ица>

дача Григорьева № 22

<Приписка Е. Я. Эфрон на полях:>

Обо мне все правда, но о грозе подоврал. А живот ой болит! Все собираюсь написать много обо всем, но пока еще не отошла. Целую. Лиля.

<Приписка С. Я. Эфрона на полях:>

Заставь Марину купить 3 саж<ени> дров.

<9 сентября 1916, Ессентуки>

<В Москву>

Верочка дорогая, благодарю тебя очень за питание Али.[287] Представляли себе с Лилей твой ужас, к<ог>да ты заметила недовольство Марины. Для Марины, верно, это предприятие выглядело очень нелепо. Но с твоей легкой руки Марина начала покупать мясо и потому можно считать цель достигнутой.

Доживаю здесь последние дни. Как нарочно погода прекрасная — бабье лето. Лиля останется здесь подольше. Пишу на почте и потому так бесталанно.

Сережа

Привет Магде Максимил<иановне>.[288]

7 февраля 1917 г

<Нижний Новгород>

Дорогая Верочка, спасибо тебе за письмо. Здесь письма настоящий праздник — беда только в том, что отвечать на них почти нет возможности. Все время царит невообразимый шум и кроме этого от занятий тупеешь и устаешь так, что нет сил взяться за перо. Не буду тебе описывать наш распорядок дня — Марина тебе верно уже рассказала. Сейчас у меня несколько свободных минут до обеда. Сегодня нестерпимо хочется спать — вчера был в отпуску в театре, но не высидел и двух действий — сбежал в кафэ — вернулся в 11 ч.1/2, а в 53/4 ч. у<тра> нас уже будит труба. Завтра я дневальный — т. е. опять не спать круглые сутки.