Переписка двух Иванов (1935 — 1946). Книга 2

Ох, не ругайте за «грехопадение». Так должно было быть. И так, конечно, было. Но... как же теперь несчастная девица переступит за монастырский порог, где покоится прах матушки-бабушки-А-гнии!? Но тут начинается «путь страдания», в... счастии... О сем начнется — в след<ующих> очерках. Я ввожу Вас в почти-кухню своих «куличей», без коих я тоже не могу жить. Лишь бы хватало сил ехать... в «Севры»…!

Жду Пасхи, когда, может быть, разговеюсь Вашей песнью о «Богомольи», и буду плясать веселыми ногами и воспевать: «приидите, пиво пием но-во-е-э...!» — «в нем бо утверждаемся». И-менно. Благодаря Вашему «утверждению» я дерзал, пребывал в атмосфере творчества... тлевшие искры раздувались... Но отчего же я так устал?!! Слава Богу, вот без месяца год, как не слышу болей... и даже недавно выпил пол стакана кр<асного> вина, с водой, и даже — Вам поведаю! — съел кусок кулебяки... но отчего же я так устал?!! Нет, конечно, переработал. За эти недели я написал 4–5 рассказов, помимо «вечера», масса писем, воззваний, приветов патриархам и прочим. И сколько ждет! Хочу забыться, опять читаю, взял Гофмана, но... мне скучно. И — работаю еще — в себе. «Пути» как-то пухнут, как куличи, даже «шепчутся». Знаете, как куличи... ше-пчутся? О-о... это шшш-тука! И как невинно-ви-нно пахнут! сырые... и как сладко-сытно-сдобно-одуряюще богато разливают свои скрытые недра в воздухе, когда их везут в автобусе из... Севра?! Все хранцузы навастривают носы... и уважительно устремляют очи на... «писательницу»… и думают о своих жалких «гато», круассанах и прочей дряни. А пока куличи пекутся — час! — О<льга> А<лександровна> ходит неприкаянная по Севру. Ведь это по-двиг! Тем более, что... я не могу, не смею есть кулича! Это — яд. Ибо там... жареное-печеное ма-сло. А как хорошо бывало, в России, на даче, при поздней Пасхе! Вечер, поет соловей, сирень валится через перила на террасу, кипит — даже — всхлипывает от восторга самовар, чай со сливками, 7–8 час.,! и... теплый кулич... нож то-нкий и остро-острый, и чуть смоченный... взрезает шафранную пучину, через которую можете видеть солнышко, сирень, соловьев, синь неба, через «дыханльца», через прозрачность лабиринтов-дырочек... и такой запах Пасхальный — весенний — свежий и божественный. Вы берете такую вот «пухлость», с кулак, вздрагивающую и дышащую, осторожно вмещаете в «антре» и... чуть языком пожали и чуть ароматным чаем облили, со сливками... !!???§§§№№№ [97] — и... растаяло, как облачко в лазури, как оборвавшаяся трель соловьиная...! А-а-а-а-а-а....!

Я... устал. Обнимаю, обнимаем, милые друзья, Вас пасхальным объятием. Спешу опустить в ящик, не испр<авляю> ошибок — 6 ч. 20 м. веч<ера>. О<льга> А<лександровна> привезла куличи. Го-споди! Погнала (сама) — за... творогом. Ну, за-чем?!

Христос Воскресе! (оба) Воистину Воскресе!

Да будет Вам Светлый День!

Ваш Ив. Шмелев.

<Пасхальная открытка с изображением праздничных колоколов на первом плане, видом Васильевского спуска и надписью, сделанной рукой И. С. Шмелева на обороте:> Христос Воскресе! Милые!

Ив. Шмелев 26 IV 1935 Париж.

241

И. С. Шмелев — И. А. Ильину <3. V. 1935>

3. V. 1935.

Boulogne s/S

Дорогой друг, Иван Александрович!

«Се раба Господня: да будет ми по Глаголу Твоему» [98]

С трепетом — только и могу — кощунственно — повторить. Читал Вашу «Святую Русь», [99] — пока трижды читал, — и будто это не про меня, и потому как бы «свидетельски» внимал пению. Удивительно. Это не «критика», это — глагол, который зажигает сердца согревающим светом, и... бесы трепещут в преисподней. Как напр.: Кулишеры, Имки, Бердяевы, Нижеславцевы, [100] Литовцевы, [101] и проч. служители «князя тьмы» за... сребреники, за улыбку милостивца, за... будущую «трапезу». Осчастливлен, одарен, укреплен, благословлен. Спасавшая меня работа над «Л<етом> Г<осподним>» и «Богомольем», спасавшая от духовной смерти, (и от телесной, да, возможно!) спасшая, да... — вылилась в книги, и вот, Ваше величание и доносящиеся ко мне вздохи читающих — спасают снова от... уныния и безнадежного озирания вокруг... Господи, будто и не вовсе впустую жил... Господи, будто и я, раб ленивый и — ох — «усталый»,... — поклонился, как мог, Господину, и хоть немножко, да «преумножил» доверенное Им. Вы, так, свидетельствуете. А я Вам не смею не верить. И есть еще голос, внутри меня: «отдохни, устал... мо-жно». Да будет мне по Глаголу Твоему!