Переписка двух Иванов (1935 — 1946). Книга 2

Но... пуще вознесут! Вы им вставили «гусара», помазали скипидаром... а главное, Вы так непочтительно с Бло-хом... «Собаки лают — значит — едем», сказал перс<идский> поэт. Я от радости долго не мог заснуть. Думал: надо непременно издать Ваши статьи! Раскупят. Если еще добавить Вашим фундаментальным очерком о «критике», Вашими статьями о «Творчестве Ш<меле>ва» и об «Искусстве Ш<меле>ва» (почему бы Вам не издать этюды В<аши> о нас, вкупе?), м<ожет> б<ыть> еще чем добавить..? Это же будет та-кой приемчик касторки для «блох» и «ехидн», такая радость для истинных. Я надеюсь достать у друзей немного денег (постара-юсь!), — м<ожет> б<ыть> всего тыщонка-полторы и потребовалось бы, фр<анков> на 4–5 книжечка. Газету забудут, замызгают, а книжечка мозолила бы душонки бесам и давала радость — истинным. Им бы еще «Няню из Москвы» — она бешено спрашивается в библиотеках, как и «Лето» и «Богомолье», — «приходится покупать еще и еще, очень требуют», — сообщили мне в (недружеств<енной> мне) Турген<евской> библ<иотеке>!! Когда издадите «Няню»? О «Няне» веду разговор с «Возр<ождением>», составляется смета и решение воспоследует — какое? Не вемь. Но я издам. Еще кое-где забросил крючки. Получаю хвалебные письма, все больше. Вы так меня «хо-донули», правда. Вас о-чень чтут. Враги видят в Вас — си-ли-щу! И — страшатся. «Поддай пару, машинист!» Бить надо, во главу бить, до... помрачения. Тогда они «высказываются», «печонки» свои показывают и — страх. Ишь, про «реставрацию», про «имперскость» выболтались... — вот что им страшней всего. <«>Ну, пиши «Богомолье», промолчим-замолчим... но не смей писать о «Богомолье», профессор Ильин!» Ясно. Им мой «капитан» Бураев [112] страшен был, но... забыли. Им показался неприемлем бывший ихний Кочин («Родное», отрывок только!), возлюбивший-вспомнивший — свое. И вот — «слезы над «тестовским расстегайчиком»!» Теремки, голубки... — наплетут же, сволочи! «Оленя ранили стрелой!»? — «Плю-нули в... блоху!» — и вот истерика... и... бездарь-Осоргина, [113] хама из хамов, гада из гадов... осмеливаются сопоставлять с... «Богомольем»! Этот гниль-гадина что делает! Он будто бы роется в «архивных матерьялах» — эх, не видите Вы ни «П<оследних> Н<овостей>», ни «Сегодня»… — и выуживает «фактики», и все эти фактики наполняет своим гнилостным ядом пошлости и «смака»: все, что только было грязного и уродливого когда-то, в хронике дней-годов, он, гад, ставит под увелич<ительное> стекло, добавляет выдумкой, ехидничает и подносит: вот — «былая Россия!» Есть вид психоза: больной копается в нечистотах, смакует их, мажется ими и мажет... расковыривает помойки... — и все это его «космос» и eго «евхаристия». Так вот и квази-литераторский психоз бывает, за который платят. Нет такой гнусности, какой не напечатали бы с дрожью радости и зло-мести гг. «последние» и «сегодняшние». Что поделаешь! В России бы с ними на стран<ицах> печати разделались бы... а здесь — у нас руки связаны. И вот такого-то — и дочего беспомощно! — сопоставляют со мной! И кричат с визгом: вот где «святая Русь», насто-я-щая! Тьфу. Вот где — народный язык, по-длинный. Террористов возводят, — продолжают! — канонизировать. А святое наше — «бог’ода», «семипудовая свеча», «награбил», обвешивал, перины жаркие, обожрался, облевался... — святая Русь! Тут дело серьезнее. Тут — злая болезнь, тут — клевета, тут — пляска на костях мучеников, и продолжение большевизма, жидовщина, опоганение наглое на глазах, разложение в русской эмигр<антской> печати! Я не могу за себя отповедь давать, а мог бы плюнуть. Но надеюсь, что эта «тема» еще будет разрабатываться: Вы подняли важный вопрос и поставили ре-ши-тельно.

Эта подлая статейка — Ваша и моя победа, конечно, «Разумейте, языцы!» Лучшего, все же, не могло быть: зашумели, — заде-ло! — Кульман, из ревности, — да! знаю!! — ни слова не написал мне и при свидании не скажет, знаю. Вот, Карташев, искренно: «я так бы не сумел!» Я писал Вам его отзыв. Кстати: «получили ли Вы мое пасхальное б<ольшое> письмо, оплач<енное> даже 2 фр. 40, с двумя моими фотографиями, над одной из коих Вы — над Москвой?! Послал 26 апреля, с вложенной еще пасх<альной> откр<ыткой> — «колокола» московские? Непременно известите. Я знаю: точней, честней германской почты нет, все всегда аккуратно получаю, но... мало ли что могло случиться, затеряться..? Скажите. Я от Вас всегда все получал. Непрем<енно> известите, а то я буду терзаться.