Читаем Переписка с О. А. Бредиус-Субботиной. Неизвестные редакции произведений. Том 3 (дополнительный). Часть 1 полностью

Ах, Ванечек милый, как то ты устроился у себя в квартире? Не очень ли тебя удручает вид разрушенного квартала? Ванюша, ты ничего мне не написал о том, получил ли мою фотографию, маленькую: мама, Сережа и я с котятами на руках?731 Она очень удачна. Я там после операции вскоре, так конец июля, м. б. даже Ольгин день. Жаль, если пропала. Я ее послала к именинам тебе. Перечитываю твои книги, и все с новой свежестью наслаждаюсь ими. Как хотелось бы поговорить с тобой о многом, многом. Рассказать тебе тоже многое. Ах, жизнь бывает иной раз так нелегка. А написать вот не напишешь, разве только в сумерках расскажешь тихонько родной, понимающей душе о всем том, что так гнетет. М. б. я старею? Мне так хочется тишины и сосредоточенности в себе и своем. Да, я хочу писать, очень, но мне необходим покой, чтобы знать, что я вот занялась и меня не отвлекут. Ну, хоть бы месяц! А у нас: утро — надо завтрак, надо печи (девчонка является только в 8 1/2), после завтрака тотчас варить обед, после обеда кто-нибудь 100 раз оторвет, да и дела, вот всякие штопки, зашивки и т. п., визиты (последнее время то и дело), чай уж не делаю часто. С 5 ч. молоком надо заняться, отдоят, надо отделить телятам, нам, кое-кому из бедных. До 7 возня. В 5 ч. девчонка уходит. Ужин и мытье посуды после ужина. Вечером я устаю. Днем я уже почти никогда не отдыхаю — не хватает времени. Да еще не говорю о том, что капусту солила, (кукуруза) маис из колб[345] шелушить надо, укроп, петрушку сушить и т. д., и т. д.

Никто чужой не сделает, да Тилли и занята. Много молочных ведер, подойниц, надо ей мыть, свиньям картошку мыть-варить, рубить курам корм и т. п. И много, много, о чем не напишешь, всякая суета. Надо яблоки и груши проверять, чтобы не гнили, а все запасы?! Но еще слава Богу, что вся эта работа есть, хуже было бы, если бы голодали. Но все же досадую. Хочется без всего этого побыть в тишине. Мечтаю после войны уж взять себе отпуск. Только бы здоровье! Грудь моя и рука лучше. Многое делать могу без слез боли. Хотя грудь иной раз и пронзится болью, точно каленым железом, но в общем терпимо. Сплю хорошо. Конечно, иногда думается о судьбе Вали… Но на все воля Господня. Пустошкин говорил, что Валя сама небрежно отнеслась к болезни и не полностью провела просвечивания рентгеном, назначенные ей хирургом. Ну, да кто что знает?!

[На полях: ] Внешне рана моя выглядит очень хорошо и не «страшно». С эстетической стороны… Я долго не решалась взглянуть, боясь уродства, — но тоже не так уж плохо. Они были милостивы и оставили порядочно ткани железы, придав ей форму. Я и то шучу, что м. б. по ней сделать косметическую операцию левой половины для симметрии. Это, кажется, пустяковая операция. Если бы была моложе, то и сделала бы, а теперь-то уж как будто несолидно о косметических операциях думать.

Ванечек, мама и Сережа тебе очень кланяются. А я? Я так о тебе волнуюсь. Напиши скорее, как ты. Господь да сохранит тебя! Целую тебя и крещу. Оля


307

И. С. Шмелев — О. А. Бредиус-Субботиной


12. Х.43

91, rue Boileau, Paris, 16

Дорогая моя Ольгуночка, твое письмо к именинам прочитал в самый День ангела, дотерпел-таки. Очень я, кстати, и устал, 8-го в 4 ч. дня опять угнездился на своей квартире. Теперь все в порядке, и драпри мне повесили, только в кухне раковина-бассейн расколот, не заменили пока.

На именинах перебывало у меня много народу. Да и на «черствых» тоже. Получил много цветов. Елизавета Семеновна прислала дивные розы и телеграмму. Муж ее был. (Она у сестры в центре Paris и после потрясения страшится и поглядеть на наши (ее) «помпеи»). Правда, из окна моего — «помпеи», в 10 метрах. Вид..! И до сей поры мотается на дереве лоскут какой-то… И такие чудеса… — чей-то пиджак перенесло через 2–3 квартала, через мой дом, и его нашли на платане, на av. Versailles… (почти за 1/2 километра!) но еще большее чудо, что в кармане уцелел бумажник с 53 тыс. и — еще большее чудо! — владельцу пиджака… выдали его и — с деньгами!.. Чудо из чудес.

Но — к своему.

Я опять плохо себя чувствую — итоги _в_с_е_г_о! 2 раза были рвоты, через 3–4 дня. Кислотность. Лечусь. Охота есть — есть. Знаю, отчего эти рвоты: мне нельзя есть мясные бульоны. А вчера я съел большую тарелку лапши куриной… Сегодня я буду есть только курицу и молочный кисель. —

Ура! Мои инженеры Пастаки подарили мне — редкость!.. 1/2 литра оливкового масла! Что мне как раз и надо!

Много было сочувственных писем и визитов, самых неожиданных. Все-таки Шмеля немного любят. М. б. мои «главы» «Лета Господня» увидят свет:732 предполагаются ежемесячники в Париже, на русские деньги. Уже были у меня — с поклоном (совершенно неожиданное посещение одного господина733, который как-то сневежничал (задирание носа, от высоты, ему несоответственной, с которой он свалился, или сам сошел(?)), и вот, появление с повинной…) и с просьбой. Подумаем…

Последним с именин ушел, как всегда, доктор. Ему я прочитал 2–3 главы… Он был захвачен… Читал ему «Москву» и — «Благословение».

Перейти на страницу:

Похожие книги

Том 7
Том 7

В седьмом томе собрания сочинений Марка Твена из 12 томов 1959-1961 г.г. представлены книги «Американский претендент», «Том Сойер за границей» и «Простофиля Вильсон».В повести «Американский претендент», написанной Твеном в 1891 и опубликованной в 1892 году, читатель снова встречается с героями «Позолоченного века» (1874) — Селлерсом и Вашингтоном Хокинсом. Снова они носятся с проектами обогащения, принимающими на этот раз совершенно абсурдный характер. Значительное место в «Американском претенденте» занимает мотив претензий Селлерса на графство Россмор, который был, очевидно, подсказан Твену длительной борьбой за свои «права» его дальнего родственника, считавшего себя законным носителем титула графов Дерхем.Повесть «Том Сойер за границей», в большой мере представляющая собой экстравагантную шутку, по глубине и художественной силе слабее первых двух книг Твена о Томе и Геке. Но и в этом произведении читателя радуют блестки твеновского юмора и острые сатирические эпизоды.В повести «Простофиля Вильсон» писатель создает образ рабовладельческого городка, в котором нет и тени патриархальной привлекательности, ощущаемой в Санкт-Петербурге, изображенном в «Приключениях Тома Сойера», а царят мещанство, косность, пошлые обывательские интересы. Невежественным и спесивым обывателям Пристани Доусона противопоставлен благородный и умный Вильсон. Твен создает парадоксальную ситуацию: именно Вильсон, этот проницательный человек, вольнодумец, безгранично превосходящий силой интеллекта всех своих сограждан, долгие годы считается в городке простофилей, отпетым дураком.Комментарии А. Наркевич.

Марк Твен

Классическая проза