Читаем Переписка с О. А. Бредиус-Субботиной. Неизвестные редакции произведений. Том 3 (дополнительный). Часть 1 полностью

Куликово Поле… — кто же о нем не слышал! Великий Князь Московский Димитрий Иванович разбил Мамая, крепко шатнул Орду, потряс давившее иго тьмы. А многие ли знают, где это Куликово Поле? Где-то в верховьях Дона..? Немногие уточнят: в Тульской губернии, Да, почти на стыке ее с Рязанской, от Москвы триста с небольшим верст, неподалеку от станции Астапово, где трагически умирал Толстой, в тургеневских местах, знаемых по «Запискам охотника», — Красивая Мечь, Лебедянь… Но кто удосужился побывать, _о_щ_у_п_а_т_ь, где, по урочищам, между верховьями Дона и Непрядвой, свершилось великое событие?[346] Из тысяч не набежит и сотни, не исключая и местных интеллигентов. Мужики еще кой-что расскажут. Воистину, — «ленивы мы и нелюбопытны»2. Я сам, прожив столько лет в Богоявленске, по той же Рязанско-Уральской линии, в ста семнадцати верстах от станции «Куликово Поле», мотаясь по уездам, так и не удосужился побывать, воздухом давним подышать, к священной земле припасть, напитанной русской кровью, душу собрать в тиши, под кустиком полежать, подумать… Как я себя корю, что мало узнал Россию, не изъездил, не исходил. Не знаю ни Сибири, ни Урала, ни заволжских лесов, ни Светло-Яра… ни Ростова-Великого не видал, «красного звона» не слыхал, единственного на всю Россию!.. Мудрый ростовец, купец Титов, рассказывали мне, сберег «непомнящим» этот «аккорд небесный», подобрал с колокольными мастерами для музея… — цел ли еще «аккорд»? Не видал Туркестана, завоеванной нами гробницы Тамерлана, не побывал и на Бородинском поле, в Печерах, в Изборске, на Белоозере… не знаю Киева, Пскова, Новгорода-Великого, ни села Боголюбова, ни Дмитровского собора, облепленного зверями, райскими птицами-цветами, собора XI века, во Владимире-на-Клязьме. Ни древнейших наших обителей не знаем, ни живописнейших рек, ни летописей не видали в глаза, даже родной истории не знаем путно, ни мифологии, ничего. Иваны-Непомнящие какие-то… Сами, ведь, иссушали свои корни, пока нас не качнули, — и как качнули! Знали избитую дорожку — «По Волге», «на Минерашки», «в Крым». И, разумеется, «за границу». Народных учительниц возили даже и сим гордились: это же так необходимо — «для просвещения»! Ну, вот и домотались. В чужие соборы шли, все галереи истоптали, а «Икону» свою открыли перед самым провалом в ад. Проснешься ночью, станешь перебирать, всякие запахи вспомянешь… — да как же ты Север-то проглядел, погосты, деревянную красоту поющую — церквушки наши..! А видел ли российские каналы — великие системы, молился ли в часовенке болотной, откуда родится Волга? А что же в подвал-то не спустился, не поклонился священной тени умученного патриарха Гермогена?3 А как же…? Не спорьте, это кричит во мне, а если кричит — правда. Той же правдой лежит во мне и Куликово Поле.

Попал я туда случайно. Нет, не видел, а чуть коснулся: «явлением» мне предстало. Было это в 26 году. Я тогда с дочерью ютился в Туле, под чужим именем: меня искали, как «кровопийцу народного». И вот, один мукомол-мужик, из Старо-Юрьева, под Богоявленском, как-то нашел меня. Когда-то был мой подследственный, ни в чем совершенно неповинный, попавший в трагическую петлю. Я его спас от каторги. Он перебрался со старого гнезда, — тоже, понятно, «кровопийца», — и жил у станции Волово, по дороге к Туле. Как он прознал, где я..? Написал знакомому туляку — «доставь спасителю моему»; и я получил записку: «по случаю голодаете, как слыхать, прибудьте екстренно, оборудуем». Приехал я в Волово, в замызганной поддевке, мещанином. Было в конце апреля, только березки запушились. У него-то и повстречал участника «действия первого». Тот ютился с внучатами у того «кровопийцы»-мукомола, дальнего по родне, бросил службу в имении, отобранном под «совхоз», где прожил почти всю жизнь, — таки-доели! — был уже очень слаб, все кашлял, после и помер вскоре. И вот, от него-то и слышал я…

Случилось _э_т_о_ в 25 году, по осени. Василий Сухов — почему-то все его звали Васей, хоть он был седой, благообразный и положительный, только в глазах его светилось что-то открыто-детское, — служил лесным объездчиком у купцов, купивших имение у старинных дворян Ахлябышевых. Надо сказать, что по соседству с этим имением лежало «Княжье», осколок когда-то обширной вотчины, принадлежавшей барину Средневу, родственнику Ахлябышевых и потомку одного из дружинников Димитрия Донского; дружинник этот бился на Куликовом Поле и сложил голову. Барин Среднев променял свое «Княжье» тем же купцам на усадьбу в Туле с большим яблонным садом. Отметьте это, о Средневе: речь о нем впереди. Лесное имение купцов расположено в Данковском уезде и прихватывало кусок Тульской губернии, вблизи Куликова Поля. А «Княжье», по каким-то приметам стариков, — отсвет предания, — лежало «на самом Поле». Тех купцов выгнали, имение взяли под «совхоз», а Василий Сухов остался тем же лесным объездчиком. При нем было трое внучат, после сыновей: одного сына на войне убили, другого «комитет бедноты» замотал в чеке, «за горячее слово». Надо было кормиться.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Том 7
Том 7

В седьмом томе собрания сочинений Марка Твена из 12 томов 1959-1961 г.г. представлены книги «Американский претендент», «Том Сойер за границей» и «Простофиля Вильсон».В повести «Американский претендент», написанной Твеном в 1891 и опубликованной в 1892 году, читатель снова встречается с героями «Позолоченного века» (1874) — Селлерсом и Вашингтоном Хокинсом. Снова они носятся с проектами обогащения, принимающими на этот раз совершенно абсурдный характер. Значительное место в «Американском претенденте» занимает мотив претензий Селлерса на графство Россмор, который был, очевидно, подсказан Твену длительной борьбой за свои «права» его дальнего родственника, считавшего себя законным носителем титула графов Дерхем.Повесть «Том Сойер за границей», в большой мере представляющая собой экстравагантную шутку, по глубине и художественной силе слабее первых двух книг Твена о Томе и Геке. Но и в этом произведении читателя радуют блестки твеновского юмора и острые сатирические эпизоды.В повести «Простофиля Вильсон» писатель создает образ рабовладельческого городка, в котором нет и тени патриархальной привлекательности, ощущаемой в Санкт-Петербурге, изображенном в «Приключениях Тома Сойера», а царят мещанство, косность, пошлые обывательские интересы. Невежественным и спесивым обывателям Пристани Доусона противопоставлен благородный и умный Вильсон. Твен создает парадоксальную ситуацию: именно Вильсон, этот проницательный человек, вольнодумец, безгранично превосходящий силой интеллекта всех своих сограждан, долгие годы считается в городке простофилей, отпетым дураком.Комментарии А. Наркевич.

Марк Твен

Классическая проза