Переписка с О. А. Бредиус-Субботиной. Неизвестные редакции произведений. Том 3 (дополнительный). Часть 1

По каким-то своим приметам Сухов определял, что было это «на самом Куликовом Поле». Голые поля, размытые дороги, полны воды, такие-то буераки, рытвины. Шпарит, ни о чем, понятно, не думает, какие уж тут «мамаи», крупу бы не раструсить, на грудь запрятал, — тр-рах..! — чуть из седла не вылетел: конь вдруг остановился, уперся и захрапел. Что такое..? К вечеру было дело, небо совсем захмурилось, дождь сечет. Огладил коня, отпрукал, — нет, пятится и храпит. Поглядел Сухов через коня, видит — полная воды колдобина, прыгают пузыри по ней. Чего боится..? — подумал Сухов, — вся дорога в таких колдобинах, эта побольше только. Пригляделся, — что-то в воде мерцает… подкова, что ли..? — бывает, «к счастью». Не хотелось слезать, какое теперь «счастье»! Пробует завернуть коня, волю ему дает, — ни с места, уши насторожил, храпит. Прикрыл ему рукавом глаза, чтобы поуспокоился — нет, никак. Не по себе что-то стало Сухову, подумал: может, змею учуял… да откуда гадюке быть, с мученика Автонома⁸ ушли под хворост. Сошел с коня, поводья не выпускает, нагнулся к луже, пошарил, где мерцало, — и вытащил… медный крест! И стало весело на душе: добрый знак. Старинный, зеленью-чернотой скипелось, царапиной мерцает, — кто-то, видно, подковой оцарапал. В этом месте постоянной дороги не было, пробивали, в распутицу, кто где вздумал, — грунтовая под лесом шла. Помолился Сухов на крест, обтер рукавом, видит — литой, давнишний. А в этом он понимал немножко. Из прежних купцов-хозяев один подбирал разную старину-историю, а тут самая-то история, Куликово Поле. Ходил купец тот с рабочими покопать на счастье, какую-нибудь диковинку и найдет: бусины были у него, кусок кольчуги серебряной, золотой раз перстень с голубым камушком добыли, а раз и бляху нашли, татарскую — говорили: месяц на ней смеется. С того времени больше пятисот лет сошло. Сухов и подумал: может, и этот крест с той поры, земля-целина, выбили вот проезжие. Стал крест разглядывать: поменьше четверти, с ушком, наперсный, накось — явный рубец, и погнуто в этом месте, — секануло, может, татарской саблей. Вспомнил купца-хозяина: порадовался бы такой находке, да нет его. И тут в мысли ему пришло: барину Средневу переслать бы, редкости тоже собирал, с барышней Олечкой своей копал, бывало… она и образа пишет, какая бы им радость! А это он про барина из «Княжьего», который усадьбу в Туле у купцов выменял и звал к себе Сухова смотреть за садом. Барин Сухову нравился, и барышня добрая такая была, такая ласковая-душевная, все про святых-мучеников знала и духовные стихи умела, — и в самую революцию Сухов собрался, было, уйти к нему, стало в деревне неспокойно, пошли порубки, а барин из Тулы выехал, бросил свою усадьбу и отъехал в Сергиев Посад, там потише. А теперь везде одинаково: Лавру прикончили, осквернили, монахов разогнали, а кого и поубивали, нехристи, а мощи Преподобного… Го-споди!.. — в музеи, сказывают, поставили⁹, под стекло, глумиться. Посмотрел Сухов на темный крест, и стало ему горько, комом душным застряло в горле. И тут, на пустынном поле, в холодном дожде и неуюте, остро ему представилось, что все погибло, и ни за что! — Обидой прожгло всего, — рассказывал он, — «будто мне в сердце прокололо, и стала во мне отчаянность… вну-ки… а то, кажется, взял бы да и…» Опомнился — надо домой спешить. Дождь перестал, и посветлело будто. Смотрит — с заката прочищает, багрово там. Про крест подумал: суну в крупу, лучше не потеряется. Только хотел в седло, глядит — человек подходит, посошком меряет. Обрадовался душе живой: «стою у коня и жду, будто тот человек мне нужен». По виду — из духовных: в сермяжной ряске, победному, лыковый кузовок у локтя, прикрыт дерюжкой, шлычок суконный, седая борода, окладиком, ликом суховат, росту хорошего, не согбен, походка легкая, посошком меряет привычно, смотрит с приятностью. И отлегло от сердца, — «будто родного встретил». Снял шапку и поприветствовал: «здравствуйте, батюшка!» Подойти под благословение — подумал, но удержался: а можно ли? До слова помнил тот разговор со старцем — так называл его.

Старец ласково покивал ему и сказал голосом приятным: «Благословен Бог наш всегда, ныне и присно и во веки веков. Здравствуй, родимый».

От приятного голоса, от слов церковных, давно неслышимых, и от светлого взора старца — повеяло на Сухова покоем. Сухов плакал, когда рассказывал про встречу. В рассуждения не входил, сказал только, что было ему «приятно», и — «так хорошо-приветливо поговорили». Может быть, и таил в себе. Только, словно обмолвился — смутился, когда сказал: «такой лик… священный, как на иконе пишется… _в_ _с_е_б_е_ _с_о_к_р_ы_т_ы_й». Надо отметить, что Сухов удивительно сдержанный, кроткой скромности человек, тонкой душевной деликатности, — такие встречаются в народе, и нередко. Не потому ли и называли его все «Васей»? Был у них разговор недолгий, но примечательный.

Старец сказал ему, — не спросил, а как бы удостоверил:

«Крест Господень нашел… _к_а_к_ _ж_е_ _т_ы_ _д_у_м_а_е_ш_ь…»