Переписка с О. А. Бредиус-Субботиной. Неизвестные редакции произведений. Том 3 (дополнительный). Часть 1

Жизнь моя в Туле, призрачная, под чужим именем «мещанина Подбойкина», под непрестанным страхом, что сейчас и разоблачат, и… — стала невмоготу. Теперь не могу понять, почему я, следователь-психолог, раскрывший сложнейшее, в течении восьми лет укрывался в Туле, где меня легко могли опознать, и не раз узнавали приезжие из Богоявленска. Какая-то безысходность, будто пробка в мозгу застряла, — какое-то непостижимое оцепенение. Самое, кажется, простое — ехать в Москву, острая полоса прошла, в нас, юристах, была нужда, — ну, сунули бы куда-нибудь коллеги, мог бы найти какое-нибудь «нейтральное» занятие, предложил бы полезный курс — «психологические приемы следствия»… — надо же молодежь учить. Ничего в голову не приходило, — пробка и пробка. Учил грамоте оружейников, помогал чертежникам с завода, торговал на базаре картузами, клеил гармоньи. Дочь давала уроки музыки новой знати. Кой-как перебивались. Тула издавна музыкальный город, славен гармоньями на всю Россию. Не этим ли объяснить, что началась, прямо, эпидемия — «на верти-пьяных»? Все желают «выигрывать на верти-пьяных разные польки и романцы». И выпало нам «счастье» — навязалась моей Надюше… «Клеопатра»! И по паспорту — Клеопатра, разумею в кавычках, потому что сожительствовала она с «Антошкой». Так и говорили уцелевшие интеллигенты: «Антошка и Клеопатра». А «Антошка» этот был никто иной, как важная птица из Че-Ка, или ОсобОтдела, так сказать — мой «коллега» — «по пресечению преступлений»… разумеете? Бывший, быкобоец. И вот, эта «Клеопатра», красавица-тулячка, глупое и добрейшее существо, — походя пряники жевала и щелкала орешки, — и навязалась: «ах, выучите меня на „верти-пьяных“»! Мучилась с ней моя Надюша больше года. Инструмент у девицы был — чудесный беккеровский рояль, концертный. А Надюша окончила консерваторию «на виртуозку», готовилась к карьере первоклассной пианистки, и вот… «на верти-пьяных»! Забылась как-то, с «Шопеном» замечталась… — и вдруг, будто бревном по голове — звериным ревом: «лихо наяриваете, ба-рышня!» «Антошка», во всей красоте, с наганом. А «Клеопатра», в слезах восторга: «ах, выучите, ради Господа, и меня такому!» Все-таки польку могла стучать и была в восторге. Посылала кульки с провизией, «папашке вашему табачку», то-се. С отвращение, со стыдом, но… принимали. Тошно, безвыходно, от-вратительно… — и это при моем-то «ясновидении»! Бывало, мужики — «наш следатель под землю на три аршина видит!» — и вот, такое бессилие: засела пробка, полное отупение. В «Волово» поехал к мукомолу не от крайней нужды, а чтобы как-нибудь сбросить оцепенение, вышибить эту «пробку». И мукомол советовал: «ныряйте, Сергей Николаич, в Москву, большая вода укроет!» Но «пробка» сидела и сидела. Или — _т_а_к_ _н_у_ж_н_о_ было? _ч_е_г_о-то не хватало? И вот, это _ч_т_о-то и стукнуло.

Вскоре после поездки моей в «Волово», в начале мая, приходит моя Надюша, пополовелая[348], остановилась у косяка и такими страшными, недвижными глазами, _у_ж_а_с_а_ и _к_о_н_ц_а, смотрит в меня, и шепчет: «папа… _к_о_н_е_ц…». Это слово — _к_о_н_е_ц_ прошло мне холодом в ногах: пришло то, о чем мы с ней _з_н_а_л_и_ молчаливо: «если _о_н_о_ случится», — да, конец: другого исхода не было. И _о_н_о_ случилось: «все известно». Мы еще на свободе и можем собой распорядиться… Надюшу жалко, юную мою… Но что же делать?… Грозит позор, по-зор!.. В то утро мая «Клеопатра» разнежилась с чего-то и решила обрадовать Надюшу: «а что вы думаете, мой-то все-о… про вашего папаньку знает, как он рабочий народ засуживал… но вы не бойтесь, и папаша чтобы не боялся… мой говорит — „я его устрою на хорошую должность, в помощники себе возьму, в заследатели, по Особ-Отделу, а то все негодящие, дела спят…“ — и жалованье положит, и еще будет натекать, будете жить, как люди». И вдруг, когда я думал о «конце», вышибло мою «пробку»: бежать в Москву! Вернулась воля. Кинулся на вокзал — поезд когда отходит, велел Надюше самое необходимое собрать. Бегу на вокзал, в голове пусто-пусто, взываю только — «Господи, помоги…» — забыл молиться. И уже _в_и_ж_у_ — вспомнил вдруг! — возможность: в Москве Творожников, кто-то говорил недавно… в гору у _н_и_х_ пошел. А это был когда-то ко мне прикомандирован, для стажа, кандидат на судебные должности, очень ловкий, способный, последнее время товарищем прокурора был. Расстались мы с ним друзьями. Только бы разыскать его! Вхожу в вокзал, спрашиваю про поезд, а мне кто-то, сердито: «как вы сюда попали, уходите, пока целы… главная комиссия отъезжает, Раб-крин!» Контрольная рабочая инспекция! Метнулся, попал в боковую залу, а там… «губернатор» наш, тянется перед кем-то, и еще из Особ-Отдела, с наганами… и слышу — «Сергей Николаич… вы?!» Он! Самый Творожников, о ком только что в голову _п_р_и_ш_л_о. Там такие «случайности» бывали, многие это подтвердят. Теперь, _ч_т_о-то мне в этом видится. Но уточнять не буду, примите за «случайность».