Переписка с О. А. Бредиус-Субботиной. Неизвестные редакции произведений. Том 3 (дополнительный). Часть 1

Побывал в горсовете, осмотрелся. В Лавру я не пошел, _н_е_ _м_о_г. Бродил по безлюдным улочкам, по травке, с домиками на пустырях, с пустынными садами без заборов. Я человек уездный, люблю затишье. Выглянет в окошко чья-нибудь голова, поглядит испытующе, проводит. Покажется колокольня Лавры над садами. Увидал в садике цветы, кто-то под бузиной, в лонгшезе, читает книгу. Подумалось: «хорошо здесь, тихо… да, здесь, будто, и живут». Вспомнил, что сюда многие укрылись, кончил дни свои Розанов, Лев Тихомиров, «леонтьевец» — доцент Александров¹², писали свои картины художники, стреляли галок для пропитания… приехал из Тулы помещик Среднев. Вспомнилось — «там потише»… — кто же так сказал? Да, Сухов, Вася… — и всплыл его рассказ, забытый. А, тут Среднев, тот… В грусти бесцельного блужданья нашел отраду — повидать Среднева? Я его знавал, встречались в земстве. Расскажу про Сухова, поклон снесу, справлюсь, донес ли старец с Куликова Поля крест. Справиться бы у кого, где же тут проживает Среднев… И вижу: сидит на лавочке у ворот почтенный человек, —

4

7. II.42. 11 ч. вечера

8, утро 11 ч.

Милая Ольгуша, наконец-то — к продолжению твоего «Куликова Поля». Прерывать не стану. Читай все вместе, иначе ослабишь восприятие.

…И вижу: сидит на лавочке у ворот почтенный человек, в чесуче, борода, как у патриарха, в очках; читает, в тетрадке помечает, и на лавочке стопка книг. Извиняюсь, спрашиваю: не знает ли, где тут помещик Среднев, из Тулы, приехал в 17 году. Любезно отвечает: «да как же-с… отлично знаю Георгия Андреича, книгами одолжаемся взаимно». Знакомимся: «бывший следователь»… — «бывший профессор Академии…» Среднев проживает через квартал: голубой дом, покойного профессора Воздвиженского¹³, друга Василия Осиповича Ключевского. «Рыбку, бывало, ловили вместе в прудах Вифанских, с особого разрешения наместника… какие беседы были, споры… _в_с_е_ прошло». Слово за слово, разговорились. — В Лавре были? Да, понимаю, понимаю… «Абасурд»-то? Наш бедняга, Сергей Иваныч, приват-доцент, любимый ученик Ключевского… не выдержал напора, «абсурд» помрачил его. Это теперь наш Иов на гноище. Библейский тягался с Богом, о _с_е_б_е… а наш мучается «о всех и за вся», и не может принять, как _а_б_с_у_р_д, что «ворота Лавры _з_а_т_в_о_р_и_л_и_с_ь, и лампады _п_о_г_а_с_л_и»¹⁴.

Старый профессор говорит много и горячо. В окно выглядывает встревоженное милое лицо среброволосой старушки, в черной наколочке. Я кланяюсь. — «Василий Степаныч, не волнуйся так… тебе же вредно, дружок…» — ласково говорит она и прячется. — «Да, да, голубка, не буду…» — ласково говорит профессор, и опять начинает, горячо: о нашем страшном, «апокалипсическом» — говорят теперь. — «Не так это. Как раз я продолжаю свою работу, сличаю греческий текст. Сегодня как раз читаю… — указал он карандашом, — 10 глава, стих 6: „И клялся Живущим… что времени уже не будет…“¹⁵ — и дальше, про „горькую книгу“. Не то еще… далеко еще до сего. Времена, конечно, „апокалипсические“, говоря условно».