Переплет

К дому приближается карета; я слышу хруст гравия на дорожке. Через мгновение звенит колокольчик. Бетти вприпрыжку спускается по лестнице и пробегает мимо Голубой гостиной. Кто-то вскрикивает; слышится металлический лязг и всплеск воды.

– Глупая корова, что ты тут расселась? Вытирай, – шипит Бетти.

Я вспоминаю, что видел Нелл в коридоре – та оттирала плитку. Нахмурившись, принимаюсь массировать виски; чернильные строчки на бумаге расплываются перед глазами.

Встаю, подхожу к окну и узнаю карету де Хэвиленда. На боковой дверце красуется его искусный герб – книга в яркой пурпурно-золотой обложке, а слева и справа от нее – львы с выпущенными когтями. К краске прилип одинокий бурый лист. Колеса кареты позолочены, но я слышал, что подвеска у нее совсем плоха и в окрестности Каслфорда де Хэвиленд ездит на кэбе или почтовой повозке. Отец как-то восторгался этой каретой; помню, он назвал ее «достойным атрибутом».

Де Хэвиленд. Небось приехал вручить нам счет.

Постукивая ногтем по оконному стеклу, я невидящим взглядом смотрю на голые деревья. Мрачное небо висит над городом; предгрозовые облака смешиваются с клубами дыма. Отворяется входная дверь; я слышу голос Бетти и чьи-то шаги в коридоре. Гость направляется в отцовский кабинет; я прислушиваюсь, но Нелл никто не зовет. Лязгает ведро, и она снова принимается оттирать пол.

Прислоняюсь к стене и стараюсь не подслушивать. Над камином висит картина с изображением речных нимф, увитых гирляндами из лотосов и лилий. Светлокожие, зеленоглазые, они манят меня. Эта картина завораживала меня, пока я не обнаружил, что не бывает людей с такой совершенной белой кожей, как не бывает таких красивых юношей, как Бахус с картины на лестнице, которого живописец изобразил, искусно передав игру света и тени. Бывало, я закрывал глаза по ночам и представлял его губы, торс, изображенный в тени, влажно поблескивающие гроздья винограда. Теперь я понимаю, что обманывался, и мне ненавистно об этом думать. После того как решилось дело о моей помолвке, отец предложил перевесить картину в мою спальню в качестве свадебного подарка. Его глаза при этом недобро блеснули. Он знал – конечно же знал, от моего отца ничего не укроется; знал и о мальчиках из школы, и о городских проститутках. От подарка я отказался. Моя брачная ночь не станет для меня сюрпризом, не будет окутана тайной: жаркое, торопливое желание, пара минут учащенного дыхания и фрикций. Мне под силу изобразить такое даже ради Онорины Ормонд. Чего мне совсем не хочется, так это чтобы со стены на меня взирали нарисованные глаза Бахуса, его прекрасная гладкая грудь, плечи и живот, обманчиво сулящие нечто большее, чем похоть. Нимфы с гладкой младенческой кожей безмятежно смотрят на меня со стены. Я отворачиваюсь от них и возвращаюсь к столу.

Сажусь и заставляю себя прочесть хотя бы одно предложение из письма клерка. Кучер де Хэвиленда слезает с козел и закуривает сигарету. Дым струится меж ветвей, разматываясь, как бинт. Встаю, выхожу в коридор и направляюсь к отцовскому кабинету. Нелл домывает пол и сидит на корточках у самой дальней двери; влажная черно-белая плитка сверкает чистотой. Увидев меня, она колеблется: наверное, раздумывает, стоит ли ей подняться и сделать книксен. Я киваю в знак приветствия. Она склоняет голову и продолжает уборку.

Год назад я бы с презрением отнесся к любому, кто подслушивает под дверью; сейчас же сам стою у двери и стараюсь дышать как можно тише. Сердце колотится, как набат. Но дверь слишком толстая; голоса, раздающиеся по другую сторону, звучат приглушенно. Я отчетливо слышу лишь плеск швабры Нелл, окунаемой в ведро.

– Простите, сэр. – Я оборачиваюсь. Бетти несет на подносе чайный сервиз из розовой майолики. Она обходит меня стороной и открывает дверь. Пытаюсь спрятаться, но не успеваю. Отец стоит за столом и что-то разглядывает. Заходит Бетти; он поднимает голову и видит меня.

– А, Люциан. – Он словно ждал меня. – Заходи. Де Хэвиленд, полагаю, вы знакомы с моим сыном?

– Да, безусловно. – Де Хэвиленд вскакивает и пожимает мне руку. Ладонь у него гладкая, как мыло. – Юный господин Дарне.

Отец показывает на стул, и я сажусь. Кровь приливает к щекам, и полузаживший синяк под глазом болезненно пульсирует. Бетти расставляет чашки и блюдца на маленьком столике у камина. Она принесла только две чашки, но никто не просит ее сходить за третьей. Мы молча ждем, когда она закончит. Среди фарфоровых спаниелей на каминной полке стоит серебряная ваза с тепличными розами. Крупные, пышные темно-красные бутоны отливают пурпуром.

Бетти удаляется. Отец подходит к столику, наливает себе чай, а вторую чашку не трогает. Он возвращается на прежнее место и продолжает изучать книгу – небольшой томик в простом полотняном переплете голубого цвета.

– Хелен, – читает он надпись на корешке, – надо же, никогда бы не подумал… Мисс Хелен. Как благородно звучит.

– Прошу прощения, мистер Дарне. Мой подмастерье отдал распоряжения без моего ведома. Но если пожелаете, я попрошу рабочих переделать надпись…