Переплет

– Что ты здесь делаешь?

Он это сказал или я? Неважно. Он по-прежнему держит меня за запястье мертвой хваткой.

Я откашливаюсь, иначе боюсь не узнать свой голос.

– Что ты здесь делаешь? – повторяю я.

– У нас свободная страна, – отвечает он, но выражение его лица не соответствует его дерзкому тону. – Хотел увидеть тебя. И ее. – Он колеблется. – Твою жену.

– Что ж, – я с трудом сдерживаю глупый болезненный смешок, – боюсь, ждать придется дольше, чем ты рассчитывал. – У меня не получается сдержаться. Нервный смешок вырывается непроизвольно, как кашель.

– Что происходит? Ты должен быть в ратуше. – Он кивает на соседнее здание.

– Я сбежал.

– Сбежал? Вот просто взял и сбежал? – Он на миг замолкает. Наверное, мы оба сейчас думаем об одном и том же: что я и от него сбежал. Но он не дает мне времени объясниться или извиниться, даже если бы мне было что сказать. – А как же мисс Ормонд?

– Не знаю.

Он прищуривается.

– Что случилось?

Я качаю головой. Перед глазами стоит ее раскрасневшееся лицо под взлетевшей на ветру вуалью. Она просила меня быть добрым к ней.

– Люциан, что ты делаешь?

– Я не могу на ней жениться. Она… она хороший человек и заслуживает лучшего.

Эмметт отпускает мою руку и отворачивается. В галерею забегают две девушки. Одна из них поскальзывается на мокром мраморе, и подруга ловит ее. Они смеются, и их смех похож на металлический лязг фабричных машин. Эмметт провожает их взглядом.

– Значит, мисс Ормонд стоит поблагодарить тебя за то, что ты бросил ее у алтаря?

– Этого я не говорил. – Я смотрю себе под ноги. Мне-то казалось, что Фармер должен понять меня. Кажется, моя рана начала кровоточить: я чувствую влагу, но кровь еще не пропитала перчатку насквозь. Распрямляю пальцы; лайковая кожа натягивается и с трудом отрывается от липкой ладони. – Просто это неправильно. Этот брак не принесет ничего хорошего ни ей, ни мне. Так ли важно, почему?

– А я? Мне тоже стоит тебя поблагодарить за то, что ты… Впрочем, неважно. – Я открываю рот, но он отворачивается. – Я же сказал – неважно.

Воцаряется тишина, нарушаемая лишь криками газетчика, торопливыми шагами и хрустом колес по полузамерзшей грязи. Мисс Ормонд ждет меня в ратуше. Кто-то наверняка отвел ее в сторонку. А Генри отправился на мои поиски, изо всех сил пытаясь скрыть отчаяние.

Фармер вздыхает, снимает шапку, вытирает лоб внутренней стороной кисти и снова надевает головной убор. Наконец он говорит:

– Ты правда хочешь сбежать?

– Кое-кто из гостей посмотрел на меня там, в ратуше. – Я чувствую кислый привкус во рту. Вкус металла. – Он читал мою книгу. Я понял это по его лицу. Он следил за мной. – Мне не хочется рассказывать Фармеру о лорде Лэтворти и о том, что случилось вчера вечером. Он молчит. На улице лопается ось; кто-то кричит, и ему отвечают еще громче. Я пожимаю плечами. – Вот и все.

– Кто-то из гостей посмотрел на тебя, и ты сбежал со свадьбы?

Я беспомощно тереблю перчатку.

– Да.

– Вот уж не думал, что ты такой храбрый.

– Такой храбрый, что бросил Онорину у алтаря…

Он склоняет голову, соглашаясь со мной. Порыв ветра проносится по галерее, разбрасывая мусор под ногами. Мне почему-то казалось, что стоит мне покинуть ратушу, и все изменится. Я прислоняюсь к стене и прихлебываю из карманной фляги. Протягиваю флягу Эмметту, но тот качает головой.

Смотрю на свои идеально отполированные ботинки, запачканные грязью и мокрым снегом.

– А ты что будешь делать?

– Я заложил кое-какие вещи своей старой хозяйки, – отвечает он. – И наскреб денег на поезд до Ньютона. Хочу попытаться устроиться в мастерскую там.

– В переплетную мастерскую? Но зачем?

Он делает глубокий вдох и поправляет лямку дорожного мешка.

– Я переплетчик, Люциан.

Я киваю. Он прав. Он владеет ремеслом. Он может зарабатывать на жизнь. Может даже разбогатеть, как де Хэвиленд. Почему бы и нет?

– Только жаль, что… – Эмметт переминается с ноги на ногу. – Прости меня.

– Не надо. – Опустошаю флягу, и последние капли обжигают горло.

– Я не могу здесь оставаться. Люциан.

Слышу ли я голос Генри в налетевшем порыве ветра или мне только кажется? Откидываю голову назад и разглядываю кованую решетку на потолке крытой галереи, запачканные сажей стеклышки замысловатой формы. Прямо над нами стекло пробито. Трещины расходятся в форме звезды.

– Что ж, тогда желаю тебе удачи.

– Да.

Я протягиваю руку.

– Спасибо, что попытался мне помочь.

– Да. – Он шумно сглатывает слюну и берет меня за руку. Мы оба в перчатках. На его пальце кольцо; оно впивается мне в ладонь. Рана болит. Когда Эмметт разжимает руку и делает шаг назад, боль не утихает, а поднимается выше, словно кто-то натягивает веревку. Веревка цепляется за мое сердце, и петля затягивается.

– Прощай, Эмметт.

Он кивает. И продолжает кивать. Я убираю флягу в карман. Я сильно замерз. Мимо пробегает ребенок: он катит рядом с собой обруч и заливается смехом. Чопорная гувернантка в траурном наряде ступает позади, отставая на несколько шагов.

Фармер не прощается. Он смотрит мне в глаза еще немного. Затем разворачивается и идет по галерее прочь от меня.