Переплет

– Ох уж эти переплетчики, – произнес Дарне-младший почти дружелюбным тоном, словно я был всего лишь его гостем. – Если честно, я вас побаиваюсь. Каково это – побывать в голове у другого человека? Каково это, когда другой предстает перед тобой беспомощным, нагим, и ты так близко, что можешь попробовать его на вкус? Должно быть, это похоже на секс по заказу. Похоже? – Кажется, он и не ждал ответа. – А чтобы получить новый заказ, приходится пресмыкаться перед такими, как мой отец, понимаю…

Я по-прежнему молчал. Потрескивал огонь в очаге.

– Торговля подделками процветает, ты в курсе? Тебя это не тревожит? – Он замолк, но, кажется, мое молчание его нисколько не смущало. – Сам я ни разу не держал в руках подделку, по крайней мере я так думаю, но любопытно было бы поглядеть. Можно ли отличить настоящие воспоминания от вымысла? Подделки называют романами. Они гораздо дешевле в производстве, надо полагать. И их можно копировать. Одну и ту же историю использовать снова и снова – и это сходит продавцам с рук, нужно просто вести учет, чтобы не продать одну и ту же книгу дважды одному человеку. А мне вот что интересно: кто пишет эти книги? Люди, которым нравится живописать горе, пожалуй. И те, кто не считает обман зазорным. Те, кто может дни напролет сочинять длинную печальную ложь и не сойти при этом с ума. – Он щелкнул по графину, словно подчеркивая свои слова. – Мой отец, само собой, ценитель. Утверждает, что мгновенно отличил бы настоящую книгу от романа. Мол, настоящие книги пахнут по-особенному… правдой, как он говорит, или жизнью. По мне так они пахнут отчаянием.

На стене у окна висел мрачный пейзаж в роскошной раме с завитушками: горы, пенящийся водопад, полуразрушенный мост, заросший плющом. Мне захотелось оказаться там, внутри картины, и стоять на растрескавшемся каменном парапете, чтобы шум воды заглушал тихий голос Люциана.

– Но я все время думаю о вас, переплетчиках, – продолжал он. – Каково это – украсть у человека душу? Забрать страдания, обезвредить их? Вылечить рану, чтобы ее можно было нанести заново, как в первый раз?

– Это не так…

– Вы называете себя врачевателями. Мол, забираете боль и помогаете забыть несчастья… Вы представляете все так, будто ваше ремесло почтенно. Наведываетесь в гости к горюющим вдовам, невротичным старым девам, сглаживаете излишки эмоций… – Он покачал головой. – Вы делаете боль терпимой, когда другие средства не помогают. Верно?

– Я…

Люциан рассмеялся, но смех его оборвался так резко, что тишина эхом повисла в воздухе.

– Нет, – наконец проговорил он. – У вас есть секреты. Если бы ваша работа состояла только в этом… – Он втянул воздух сквозь стиснутые зубы. – Де Хэвиленд приходил к одним и тем же служанкам в нашем доме, к каждой по нескольку раз. – Он поднял вверх длинный указательный палец. – К Мэри он ходил пять лет кряду. К Марианне – три года. Эбигейл, Эбигейл, Эбигейл… даже не помню, сколько раз он переплетал ее, она одна из отцовских любимиц. Сару переплетали дважды. А теперь вот Нелл. К Нелл вы тоже будете ходить годами, пока она не постареет. Каждый год вы будете возвращаться к ней, каждый год она будет рассказывать ту же историю, и каждый год вы будете стирать ее, а мой отец – читать воспоминания и торжествовать, ведь для него это двойное удовольствие: видеть все ее глазами, а потом снова сотворять с ней все то же самое, как в первый раз.

– Нет.

– Да, Фармер. – Его голос врезался в меня, как скальпель: такой острый, что боль приходила лишь через несколько секунд. – По-твоему, почему он вам так много платит? Это его порок, его извращенный маленький порок, и он нашел хитрый способ предаваться ему безнаказанно. Когда служанки уходят от нас, от них не остается ничего, лишь оболочка. Перед уходом их переплетают в последний раз, и они не помнят совсем ничего, а если кто спросит – станут отрицать, что мой отец когда-либо к ним прикасался. Они лишь твердят, что он хороший человек, прекрасный человек, а если кто-нибудь пытается сделать что-то, чтобы его остановить… Он смеется. Смеется, понимаешь? Потому что полностью себя обезопасил. Когда я узнал о том, что творится в этом доме, он отослал меня прочь и сказал, что мне еще повезло, что меня не упекли в дом для умалишенных. А такие, как ты – ты, Фармер, и остальная ваша братия, де Хэвиленд и прочие, – вы его пособники. Из-за вас он чувствует себя безнаказанным. Вы приходите и делаете за него грязную работу.

– Нет, – ответил я, – нет, это не всегда так. Предназначение переплетчика в другом.

– Меня от тебя тошнит. Хоть бы вы все сдохли. Жаль, что мне смелости не хватает прикончить тебя сейчас.