Переплет

– Раньше тут жила служанка, – сказал он, пока я осматривался. – Я выбрал эту комнату, чтобы быть как можно дальше от дяди. – Я машинально покосился на дверь, но Люциан повернулся ко мне и уперся ладонями в стену по обе стороны от моей головы. Я оказался в ловушке. Он улыбнулся: – Не волнуйся, дядя спит в комнате с охотничьими трофеями. Старикан не любит подниматься по лестнице, у него подагра. А еще он все время пьян. Можешь шуметь сколько влезет, он все равно нас не услышит.

– А зачем мне шуметь?

Он наклонился и укусил меня за ухо. Я рассмеялся, а потом у меня перехватило дыхание, и пришлось следить за тем, чтобы не забывать дышать, иначе пошел бы ко дну.

Время то расширялось и казалось бесконечным, то сжималось до долей секунд: спазм наслаждения, солнечные блики на потолке, его пальцы, вцепившиеся мне в плечо, полутьма и густой запах вина, которое сделали раньше, чем мы появились на свет. Его кольцо на шнурке оттягивало мне шею. Он наклонился, взял его губами и поцеловал меня. Металл царапнул зубы; я ощутил вкус соли, камня и слюны.

В полночь меня разбудил бой часов на конюшне. Люциан сидел на подоконнике; в лунном свете вырисовывался его силуэт. Проникавшее сквозь оконную решетку серебристое сияние напоминало жемчужины, застрявшие в рыболовной сетке. Я больше не понимал, кто я. Я родился заново, это был уже не я; новый я принадлежал Люциану.

Никогда еще я не был так счастлив. Даже не догадывался, что такое возможно.

Проснувшись утром, я лежал, не веря своему счастью; оно ослепляло меня, и я держался за край кровати, как потерпевший кораблекрушение цепляется за обломок корабля. Мне бы сейчас быть дома, работать, но я думал о ферме и как будто представлял чью-то чужую жизнь, не свою. Со мной или без меня дневные дела будут сделаны; но как же приятно лежать спокойно, слушать пение птиц, знать, что я улизнул от своих занятий, и понимать, что мне это безразлично. Солнце давно встало и заползло на кровать, освещая смятые простыни и ноги Люциана. Тот спал беспробудным сном, закинув руку за голову; под кожей запястья просвечивали голубые вены. Во сне его лицо казалось мягче, а рот – шире. Я долго смотрел на него, представлял, каким он был в детстве и каким станет в старости. Но в конце концов мне пришлось встать: во-первых, я так долго любовался им, что у меня защемило сердце, и, во-вторых, мне захотелось в уборную.

Я крался по коридору в гулкой летней тишине и морщился, когда скрипели половицы. Я не осмеливался открывать двери, боясь наткнуться на служанку или, чего хуже, на лорда Арчимбольта. В конце концов я отворил окно в конце узкого лестничного пролета и помочился на клумбу внизу. Мне казалось, я запомнил дорогу к комнате Люциана, но я забрел слишком далеко, заплутал и очутился в длинном темном коридоре, по обе стороны которого тянулись ряды закрытых дверей. Коридор казался таким безликим и симметричным, что мне стало не по себе. Наконец я приоткрыл одну из дверей как можно тише и осторожнее, надеясь краешком глаза увидеть окно и вид из него: тогда бы я по крайней мере понял, в каком крыле дома нахожусь. Но, заглянув в комнату, я понял, что зря осторожничал: это была кладовая со скошенным потолком и одним-единственным пыльным окошком в дальнем углу, откуда открывался вид на дорожку и лес вдалеке. В нос ударил запах нагревшейся на солнце пыли, теплый, как ванна.

Я зевнул и шагнул в комнату. Коробки и старая мебель громоздились так плотно друг к другу, что я с трудом нашел проход между ними. Заметив у стены прямоугольный сверток, укутанный отрезом грязного бархата, я развернул ткань и увидел портрет бледной женщины с темными глазами и такими же темными кудряшками; фоном служили цветущие заросли. Женщина устало и безжизненно взирала на меня с полотна. Внизу на раме значилось: «Элизабет Сэс-сун Дарне». Мать Люциана? Навряд ли, портрет был слишком старым; должно быть, это его бабушка. Я стал внимательно рассматривать ее лицо, пытаясь увидеть сходство. Взгляд у женщины на портрете был странный, меланхоличный и отсутствующий, – совсем не такой, как у Люциана, его-то глаза блестели смекалкой, – но в форме лба, пожалуй, было что-то похожее…

Я отступил назад, чтобы получше рассмотреть портрет, и наткнулся на большой жестяной короб. Взметнувшаяся пыль защекотала ноздри, и я чихнул. И тут же от неожиданности сел на пол, чуть не раздавил коллекцию бабочек под стеклом.

Прямо передо мной стояла коробка поменьше. Я подтянул ее к себе и открыл.

Там были книги.

Книги? Я чуть было не оттолкнул коробку. Теперь, когда я знал, что представляют из себя книги, я боялся к ним прикоснуться, точно они переносят заразу. Но что плохого может случиться со мной здесь, на этом теплом тихом чердаке, в доме, где мирно спит Люциан?

Я взял книгу, лежавшую на самом верху, и не почувствовал головокружения и тошноты, как тогда, на ярмарке в День Пробуждения, когда раскрыл книгу, купленную у торговца. Слова перед глазами были просто словами, и больше ничем.