Переплетения

– Можете задавать вопросы, – пригласил он, обращаясь к прокурору.

– Почему вы остановились на этом моменте?

– Сначала вступительные ласки, потом эрекция. – Терапевт покрутил головой.

Шацкий чуть не произнес автоматически: «Вы говорите в точности, как моя жена», – но в последнюю минуту сдержался. Он был на работе.

– Прежде всего, я хочу знать, была ли терапия проведена в соответствии с правилами вашего искусства.

Врубель откинулся на стуле и сплел руки за головой.

– Видите ли, с ars therapeutica[67] примерно так же, как с ars amandi[68]. Не существует единственного золотого способа, как за три минуты любую довести до оргазма, и нет одной позиции, которая бы всех устраивала.

– Я стараюсь избегать вашей поэтики, – Шацкий начал злиться, – но все же спрошу: это был секс или насилие?

– Наверняка не насилие, – ответил Врубель. – Отважный секс, но, пожалуй, без кожаных одежд и полицейских фуражек. Видите ли, теоретически в терапии расстановок должно принимать участие больше людей. Я могу одолжить вам диск с записью расстановок, проводимых самим Хеллингером. Полный зал и, кроме пациентов, много публики. Нет недостатка в людях, если вдруг нужно поставить какого-нибудь родственника или любовника жены. Но то, что сделал пан Рудский, – замена стульями родителей в момент, когда некому было давать роли, – вполне приемлемо. Иногда так делают, если не хватает исполнителей.

– Здесь с самого начала их было четверо, – заметил Шацкий. – Не слишком ли мало? Известно, что у каждого пациента есть родители, семья, старики. Наверное, трудно работать в такой маленькой группе?

– Может, и трудно, но я понимаю Рудского. Мне самому не нравятся эти оргии, порой там только животных не хватает. Мои любимые группы – до десяти человек. Рудский пошел еще дальше. О’кей, даже интересный эксперимент. Судя по тому, что я вижу, поле действует, и неплохо. Вы не можете возражать.

Шацкий не возражал.

– Помимо этого, вы должны отдавать себе отчет, что доктор Цезарий Рудский – не новичок. Может, он не так повсеместно известен, как Эйхельбергер или Тот-Имя-Которого-Нельзя-Называть, но в своем кругу это важная фигура. Ему не раз приходилось экспериментировать с методиками терапии, которые казались нерушимыми, как стояние у шестнадцатилетнего подростка, и часто добивался удивительных результатов.

– То есть, по-вашему, он не совершил никаких ошибок?

Иеремиаш Врубель причмокнул губами, поморщился и почесал за ухом. Шацкий подумал, что если сделать его снимок и послать организаторам выставки породистых котов, наверное, его пригласили бы.

– По-моему, одну важную ошибку, – сказал он наконец. – То есть, видите ли, я бы это сделал по-другому. Однако, возможно, у коллеги Рудского были иные планы. Он решил, что все сделает в конце.

– A конкретнее?

– Да, простите. После того, как выяснился вопрос с родителями пациента, прежде чем на расстановку была приглашена его нынешняя семья, по моему мнению, следовало ввести разрешающие фразы. Из-за того, что это отложили, продолжение лечения для пациента должно было стать невероятно трудным. Если бы навели порядок в семье, из которой он происходил, если бы пациент почувствовал немедленное облегчение, вызванное примирением с родителями, если бы с этого момента он ощутил, что не виноват перед ними, в следующую часть он вошел бы со свежими силами. Более того, я уверен, что остальные участники тоже чувствовали бы себя лучше, и этих страшных сцен не было бы.

Шацкий внезапно почувствовал пустоту в голове. Он сидел, глядя на Врубеля, и мог думать лишь об одном: ничего, опять ничего, никакого прогресса. Все звучит, все в порядке, все сходится. Только труп на полу с вертелом в глазу здесь как-то не смотрится.

– А эмоции продолжают действовать после окончания расстановки? – спросил он наконец.

– То есть? – Врубель не понял вопроса.

– Если пани Икс изображает во время расстановки страстную любовницу пана Игрек и встретится с ним по окончании сеанса в гостиничном холле, пойдет ли она с ним в постель?

Врач задумался.

– Интересный вопрос. Мне кажется, что даже если это были не ее эмоции, она переживала их как свои. Воспоминания об испытанном очаровании, тяга к Игреку. Безусловно, она не стала бы ползать у его ног с криком «Возьми меня!», но если бы они стали флиртовать, им было бы нетрудно решиться на секс. Так мне кажется.

Шацкий рассказал о голосе «дочери», записанном на диктофоне Теляка.

– А вы уверены, что это была исполнительница роли его дочери?

– На девяносто процентов. Мы делаем фонограмму, чтобы убедиться.

– Любопытно. А Рудский знает об этом?

– Не знает. И я не хотел бы, чтобы он узнал об этом от вас.