Переплетения

К этому костюму шла белая рубашка в очень тонкую серую полоску и гладкий галстук цвета графита. Он ехидно подумал, что, видно, не жена их выбирала; не мог заподозрить и юрисконсульта городского правления в наличии чрезмерного вкуса в одежде, особенно когда видел на снимках, как она их носит. Женщина приятная, но кто-нибудь должен был ей посоветовать не носить сужающиеся книзу брюки при такой фигуре.

– Он был хорошим мужем, любящим отцом, настоящим гражданином, – бесстрастно декламировал молодой ксендз. При этих словах он едва не прыснул смехом. Пришлось откашляться, чтобы скрыть оплошность. Несколько голов повернулось в его сторону, в том числе Шацкого. Тот посмотрел ему в глаза и выдержал ответный взгляд.

Лицо у прокурора было молодое, хотя его красоту нельзя назвать юношеской – скорее тонкая мужская. Мягкость черт лица нарушали слегка сдвинутые брови и неприятно холодные серые глаза. Это не было лицо человека, который часто улыбается. В июле ему исполнялось тридцать шесть лет, но многие дали бы меньше, если бы не густые и абсолютно седые волосы. Они контрастировали с черными бровями, придавая их обладателю суровый, слегка тревожащий вид. Он был идеально монохромным. Только черное, серое и белое, никакой другой цвет не нарушал композицию. Прокурор, не моргая, медленно отвел взгляд, и он подумал, что этот чиновник не любит компромиссы.

Работники похоронного бюро, напоминавшие опасных рецидивистов, несмотря на костюмы и белые перчатки, энергично подняли гроб и вынесли из предпохоронного зала. Мало кому нравилось это место: безликое, холодное, с характерными чертами некрасивости современной архитектуры. Но ему импонировало, что здесь не чувствовалось смрада религии. Только гражданская смерть, без невыполнимых обещаний. Ему это подходило. Когда-то он думал, как и другие, на старости лет обратиться к вере. Но ошибся насчет себя: он мог бы поверить во что угодно, жизнь его постоянно озадачивала, а в Бога – никогда.

Участники похорон – не более сорока человек – повернулись в сторону прохода посередине помещения, ожидая выхода семьи. За гробом двинулись Ядвига Теляк с сыном, серьезные, но не производящие впечатления сломленных несчастьем. Потом родственники, которых он не знал. Видимо, дальние. Хенрик Теляк был единственным ребенком. Еще несколько друзей и среди них – работники «Польграфэкса» и Игорь, деликатно кивнувший головой при виде его.

Шествие замыкали люди, которые были ему особенно интересны. Свидетели смерти Телята – и не только, поскольку он был уверен: среди них есть убийца. Врач Цезарий Рудский шел рядом с Барбарой Ярчик, за ними – Ханна Квятковская и Эузебиуш Каим. По другую сторону прохода за четверкой внимательно наблюдал Теодор Шацкий. Когда они прошли, прокурор присоединился к шествию. Он встал рядом с ним, и они плечом к плечу вышли из похоронного зала. Он улыбнулся: кто бы мог подумать, что мы все встретимся у гроба Хенрита Телята! Судьба, однако, любит шутки. Любопытно, сумеет ли прокурор узнать об участниках похорон то, что известно ему? Он считал, что нет. Надеялся, что нет.

3

Потерянное время. Чего он ждал от похорон? Что один из них придет в красной рубашке с надписью «ЭТО Я!»? Шацкий понимал – это не очень вежливо, но, выйдя из часовни, он быстро попрощался с вдовой, бросил холодный взгляд на четверку подозреваемых и побежал на паркинг. Идя по бетонной дорожке, он чувствовал настырный взгляд пожилого мужчины, не спускавшего с него глаз всю церемонию. Наверное, какой-нибудь родственник, подумал Шацкий, размышляя, кем тот мог оказаться.

Он сел в машину, вставил ключ зажигания, но не повернул его. Снова возникло чувство, будто что-то упущено. На долю секунды там, в часовне, ему показалось, что он заметил нечто важное. Почувствовал какое-то неопределенное, мягкое щекотание в затылке. В какой момент это произошло? Под конец, сразу после выноса тела. Он стоял, поглощенный наблюдающим за ним мужчиной… который производил такое впечатление, будто борется с желанием улыбнуться. Ему явно около семидесяти, однако Шацкий хотел бы так же выглядеть в его возрасте – похожим на брата Роберта Редфорда – и позволить себе носить такие же костюмы. Он искоса глядел на мужчину, люди поднимались со скамеек и медленно шли посредине – скажем так, нефа. И вот тогда он что-то увидел. Нечто важное.

Шацкий закрыл глаза и положил голову на руль, пытаясь представить себе этот момент. Холодный зал, безразличная ему серьезная музыка, люди, бредущие нога за ногу. Рудский рядом с Ярчик, за ними Квятковская и Каим. И это странное чувство, наподобие deja vu, внезапная разрядка в нейронах. Отчего?

Ничего. Ни малейшего понятия.