Переплетения

Шацкий кивнул. Оба встали. Он – очередная привычка, ставшая навязчивой идеей, – взял рукколу с моццареллой, прокурор выбрал артишоки на гриле и баклажаны, римский салат, немного сушеных помидоров. В качестве главного блюда – все так же молча – они выбрали: один тортеллини с рикоттой и грибами, другой – канеллони со шпинатом, в соусе с горгонцолой. Пожалуй, только в Краковской аллее были пасты лучше, чем здесь.

– Вы попытаетесь меня подкупить или запугать? – спросил Шацкий, когда они вернулись за столик.

Очко в его пользу. Если он молчал так долго, раздумывая, с чего начать разговор, игра стоила свеч. Он не ожидал такого начала. Теперь ему придется отступить, а это сразу ставило его в худшее положение. Руккола показалась более горькой, чем обычно.

– Я вижу, вы любите одеваться изящно, – сказал он, показав на костюм.

– Я бы предпочел слово «элегантно».

Он усмехнулся.

– Элегантность начинается с десяти тысяч. У вас – изящно.

– Значит, взятка. По правде говоря, с некоторого времени меня интересует, сколько вы предложите. Поэтому прошу избавить меня от вступлений и просто назвать сумму. Будем знать, на чем мы стоим, прежде чем принесут макароны.

Еще очко. Или он со мной играет, или действительно речь идет о деньгах. Неужели все так просто? Он уже столько знал о прокуроре Шацком, что забыл: тот – плохо оплачиваемый государственный служащий, охочий до денег, как все остальные. Он почувствовал себя разочарованным, но дело и вправду можно решить до макарон.

Он взглянул на сидевшего в нескольких столиках от него мужчину. Тот кивнул, давая понять, что у прокурора нет подслушивающего устройства и никакой техники для записи.

– Двести тысяч. За пятьдесят вы поедете с семьей в кругосветное путешествие. Разве что предпочтете поехать с любовницей, хотя не знаю, как развивается ваш роман после вчерашнего нежного поцелуя. На остальные купите дочке маленькую квартирку, чтобы та ее ждала и увеличивала стоимость.

Шацкий вытер губы салфеткой.

– А вы из этой суммы вычтете свой гонорар за управление инвестициями? – пошутил он. – Или ваш подарок будет сопровождаться условиями, как я могу потратить эти деньги?

Третье очко. Он слишком много сказал и получил за это по лапам. Самое время взять разговор под контроль.

– Двести тысяч, и, конечно, мы поможем вам документировать этот доход. Предложение серьезное, поэтому попрошу оставить шуточки.

– Я дам вам ответ через неделю в четверг. Ошибка.

– Нет, вы мне дадите ответ сейчас. Это не разговор о делах, а предложение гигантской взятки. Вам нужно принять решение без консультации с друзьями, женой, любовницей, родителями или кем там еще. У вас есть время – скажем так, до окончания нашего прощального эспрессо.

Шацкий кивнул. Официант принес пасты, и они занялись едой. Заказали еще по стакану воды: несмотря на климат-контроль, рубашки прилипали к спинам. Небо было черным, где-то вдали гремело и сверкало, но еще не упало ни капли дождя.

– А если нет? – спросил Шацкий.

– Мне будет жаль. Прежде всего, потому что вы великолепный прокурор и, вероятно, очень симпатичный человек, но случайно прикоснулись к миру, которого касаться не следует. Думаю, деньги вам пригодились бы и облегчили жизнь. Впрочем, посмотрим правде в глаза – это дело и так попадет на полку.

– В таком случае, почему бы вам просто не дождаться его конца?

– Осторожно говоря, моим приоритетом является спокойствие – собственное и моих друзей. Мы не чувствуем, что нам угрожают, прошу себе не льстить. Но мы боимся, что если вы нечаянно чего-то намешаете, это обойдется нам гораздо дороже: потребуется больше усилий, больше денег и действий, на которые – вопреки распространенному мнению – мы смотрим только как на неизбежное зло.

– То есть все же угроза. Что за фигня?

– Я отдаю себе в этом отчет лучше, чем вы себе представляете, прошу поверить. И слишком вас уважаю, чтобы рассказывать, что мы можем, что знаем о вашей семье, друзьях, знакомых, коллегах по работе, свидетелях, подозреваемых и так далее. Я бы только хотел, чтобы у вас не возникло ошибочного представления о нашей слабости. Поскольку, руководствуясь этим представлением, вы могли бы сделать что-нибудь такое, чего нельзя вернуть назад и о чем не договориться за столиком в симпатичном кафе.

Теодор Шацкий не отвечал, давая ему закончить фразу, затем спросил:

– А вы не боитесь, что я записываю разговор?

Он чуть не выплюнул на тарелку кусочек пышного пирожка. Всего ожидал, но не такого щенячьего жеста, как в шпионском фильме, снимаемом любителями в школьном кружке. Он почувствовал себя стесненным необходимостью дать ответ.

– Я знаю, что вы не записываете. Это очевидно. Вопрос в том, не записываю ли я наш разговор. Не смонтирует ли его потом ваш коллега из Криминалистической лаборатории KSP так идеально, что другой коллега, который займется его анализом по поручению окружной прокуратуры, не признает, что это монтаж. А ваши коллеги с Краковского предместья будут ломать голову, как вы могли оказаться таким наглецом, что пытались получить от нас полумиллионную взятку.

– Это блеф.

– В таком случае давайте проверим.