ФРИДА: Да, сказал. Назвал меня Фредерикой. Я уже и забывать стала своё настоящее имя. Он меня поцеловал. У него в глазах было столько любви. И нежности. Мы сидели на скамье. Кто-то из ребят из фонда к нам подбежал и сфотографировал. Женька, кажется. Смеялся, говорил: «Гляньте, как вы здорово смотритесь вместе». Показал мне снимок на телефоне. И я увидела рядом с Димой кого-то страшного, с перекошенным, но счастливым лицом. Я два года не видела своих снимков. Я убрала все зеркала дома и в офисе. Я почти забыла, какой была до аварии. Я научилась не думать о том, какой стала. И вдруг этот снимок. Женька у нас недавно. Он, наверно, не знал, что я не фотографируюсь. Спасибо тебе, Женька.
БАРМЕН: За что спасибо?
ФРИДА: Дима — хороший человек. Нельзя, чтобы с ним рядом был такой монстр. Это ведь не сказка, в которой от любви чудовище превращается в прекрасную принцессу. Это жизнь. И она мне такая не нужна. Спасибо за шоколад. Было вкусно.
БАРМЕН: Может, повторить?
ФРИДА: Всё самое лучшее повторить нельзя. И последнюю чашку шоколада тоже.
БАРМЕН: Можно не делать её последней. Можно сходить в кофейню с мамой. Она ведь тоже горячий шоколад любит.
ФРИДА: Любит.
БАРМЕН: И тоже больше не пьет его. Без тебя — не пьет. А ты с ней в кафе ходить не хочешь.
ФРИДА: Не хочу, чтобы им было стыдно.
БАРМЕН: Нет, Фридерика, им не стыдно. Им больно.
ФРИДА
БАРМЕН: Правильно! Иди. Боль закончится. Ты превратишься в воздух. Растворишься, растаешь. Так ты себе это представляешь? Всё так и будет.
Завтра, в день твоего рождения, никто не пойдёт в кофейню праздновать. Но тебе-то разницы уже нет. Ты решение приняла. Ты монету бросила. Но два года назад ты осталась жива. И сумела помочь людям. Твоя внешняя красота ушла, но проявилась красота иная, и смелость быть собой, и умение вести за собой других. И пока ты идёшь вперед, на тебя смотрят с восхищением. И любят. Вот тебе ещё горячий шоколад. Повторить счастливые моменты нельзя, но можно создать новые. И фотографироваться необязательно.
ФРИДА: А кто вытащил меня из воды?
БАРМЕН: Дима. Он сейчас рядом и молится главному.
ФРИДА: И как, главный поможет?
БАРМЕН: Это от тебя зависит.
ФРИДА (
БАРМЕН: Да, уже пора. Мозг не может долго без кислорода.
ФРИДА: Тогда мне лучше поторопиться. Только я шоколад выпить не успела.
БАРМЕН: Кафе ещё не закрылось. Тебя проводить?
ФРИДА: Нет, я сама!
Эпизод 4.
АГРАФЕНА
БАРМЕН: Опять она! Только не это!
БАРМЕН: Что ты на этот раз принимала?
АГРАФЕНА
БАРМЕН: Надеюсь, действие твоих галлюциногенов будет недолгим.
АГРАФЕНА
БАРМЕН: Аграфена, умоляю. На, морсика выпей. Клюквенный, свежий. Не из замороженных ягод. Я сам собирал, вот этими руками. Для тебя родимой.
АГРАФЕНА
БАРМЕН: Наливаю.
АГРАФЕНА
БАРМЕН: Очень! Просто места себе не находил. Кореш твой недавно у меня был. С недельку назад. Пару часов всего продержался. Не спасли. Но про тебя много чего успел рассказать.
АГРАФЕНА: Ты же знаешь, проявления бренного тела меня не очень-то волнуют. Так, срок отбываю. Я главное хочу знать. Разобраться хочу. А ты меня разговорами ни о чём отвлекаешь. Давай ближе к делу. Итак, дело номер триста шестьдесят пять дробь один. Почему в феврале всегда так тоскливо? Особенно в наших широтах. Почему то чернила плачут, то обугленные грачи с веток валятся?
БАРМЕН: Аграфеночка, милая, это всё твоя больная фантазия. Наглоталась таблеток опять, вот и привиделось.
АГРАФЕНА: Это не мне привиделось. Не моя фантазия. Это Борис Пастернак! Ты что, не знал?
БАРМЕН: У меня другая профессия. Я не должен знать наизусть все стихи всех поэтов. И ты, помнится, в прошлом феврале мне его уже цитировала, но там как-то по-другому всё было.
АГРАФЕНА:
Так ведь это в прошлом феврале было. А теперь этот. И удавиться хочется также сильно.
БАРМЕН: Да я вижу, что ты всё давишься, давишься, никак не удавишься. А зачем тебе всё это? Переборщишь однажды, может, даже зайти ко мне не успеешь, сразу туда