Перерождение

Когда я провожал Камал-хана на вокзал, я вдруг понял, что такое служение. Это, на самом деле, нечто очень простое и приземленное, но именно оно дает тебе ощущение возвышенности процесса. Я просто нес чемодан и сумку Камал-хана, просто посадил его в поезд, дал проводнице на чай и взял с нее клятвенное обещание быть предельно внимательной к своему пассажиру и его любым пожеланиям. Так я служил Камал-хану, своему Наставнику, как преисполненный благодарности ученик. Но в этот момент я служил Богу. И все вокруг светилось глубокой осмысленностью происходящего, важностью каждого проживаемого мгновения. Это служение давало способность быть здесь и сейчас, а ведь это совсем не просто.

В следующий раз мы с Камал-ханом увиделись уже в Самарканде. Он позвонил мне как-то раз и сказал: «Пора бы тебе приехать». Я без лишних вопросов быстро собрался, подхватил свой магнитофон «Панасоник» (тогда еще были кассеты!) и помчал через Москву в Самарканд.

Самолет в Самарканд был забит мужчинами в пыжиковых шапках-ушанках. И весь самолет жевал насвай — это такая смесь табака, известки и чего-то еще, которую носят в специальных кожаных мешочках, как махорку в стародавние времена, и жуют. И этот насвай дает довольно сильный опьяняющий наркотический эффект. В итоге ко мне всю дорогу, а летели мы долго, подсаживались все подряд и что-то рассказывали про себя, чем-то угощали, в общем, одному побыть не удалось. Один пассажир стал меня стращать: мол, «менты в Самарканде свирепые», и поэтому деньги он в шапку зашил. Я как-то не придал значения его словам, но по прилете в очередной раз убедился, что ничего просто так не бывает.

Перед таможенным контролем я зачем-то заполнил декларацию. Были у меня с собой доллары, не очень много, но все же. Я тогда совершенно не разбирался в постоянно меняющихся правилах провоза валюты и на всякий случай задекларировал их, сунув себе в портмоне тоненькую полупрозрачную бумажку декларации. Иду к выходу. Меня останавливает страж порядка. Я ему сую свой загранпаспорт, по которому прилетел, а он у меня спрашивает прописку. Ну а где вы видели в загранпаспорте прописку? Возразить мне было нечего, оставалось только тащиться за настырным милиционером в отделение. «Здесь тайга, и медведь тут прокурор».

Я глазами искал Камал-хана, который должен был меня встречать, но нигде его не видел. Оглядываясь по сторонам, я только надеялся на то, что буду заметен со своими магнитофонами-чемоданами и белыми кудрями и Камал-хану кто-нибудь подскажет, что меня арестовали.

В отделении милиции я сразу же попросился в туалет. Казалось бы, безобидный разговор в самолете про деньги, зашитые в шапку, пробудил во мне изобретательную осторожность. В шапку зашивать было уже поздно, поэтому я быстро спрятал всю имеющуюся у меня наличность в щель за старой кафельной кладкой. Теперь я был готов к любым разборкам.

Выхожу из туалета, а меня уже всем отделением депортировать собрались. А сами декларацию в руках вертят: деньги где? Я говорю: нет никаких денег, это старая декларация, все никак не выкину. И вот когда они поняли, что денег не будет, начался уже такой качественный дебош. Крики, ругань, полное разочарование в человечестве… И в самый разгар этого «веселья» открывается дверь, буквально «с ноги», все замолкают, и входит метра три ростом гигант, сыпля искрами праведного гнева из глаз. Злой и очень могущественный джинн из «1001 ночи». Я тогда еще не знал, что в моменты «полного включения» биополе Камал-хана так фонит, что зрительно увеличивает его тело. Это довольно частый эффект, когда видишь просветленного в действии. Фактически в эти моменты ты созерцаешь его таким огромным, потому что он и есть такой. Но привычки сильнее истины, и чаще всего мы видим то, что ожидаем и к чему привыкли. Наш разум, наша фантазия принимают такое же участие в процессе, как и наши глаза. Одному Богу известно, насколько мы сами ежесекундно выдумываем этот мир.

Камал-хан мгновенно заставил всех притихнуть и сразу же начал всех «строить»: «Ты мусульманин? Ты намаз читаешь? Сколько раз в день? Не ври мне! Вы зачем нашего брата Мухаммеда арестовали?! Это мой гость! Мой ученик! Что вы тут устроили? Что себе позволяете?!» Шухер навел, меня забрал, я еле успел спрятанную валюту из туалета эвакуировать.

Выходим из отделения, стоит «жигули» — шестерка, а в ней сидит директор Самаркандского мясокомбината и текст намаза учит, потеет. И уже позже, когда я освоился в Самарканде, я понял, что Камал-хану удалось «обратить» практически всю верхушку местной номенклатуры. Таким образом, этот человек, как многие другие Великие Учителя, не гнушался некой «политэкономической» направленности. И его влияние, надо отметить, было огромным на тот момент времени. Он был очень уважаемый человек в «мирском» плане, не говоря уже о духовной и об энергетической составляющих.