довезет ее до дома. У него есть ключи от квартиры. Похоже, они едут другой дорогой, но это тоже не имеет значения.
Сколько времени они тратят на поездку, трудно определить, Рада все так же немного потеряна в пространстве. Валера
аккуратен и предупредителен — как обычно. Он распахивает дверцу автомобиля, помогает выбраться, ведет к подъезду,
поддерживая твердой рукой. Заводит в лифт, поднимается с ней на пятнадцатый этаж, открывает квартиру и пропускает ее
внутрь. Но не уходит, не прощается. Уверенно проходит за ней, запирает на все замки входную дверь, сует ключи в карман
брюк и аккуратно снимает пальто. Если бы Рада могла сейчас удивляться, она бы очень удивилась, но ее состояние
позволяло только обескуражено пожать плечами. Иванов тем временем убирает верхнюю одежду в гардеробную для гостей,
снимает обувь и проходит на кухню.
Рада срывает с себя куртку, а вместе с ней словно сбрасывает свое оцепенение.
— Валера, а ты все знаешь, да?! — орет ему через просторный холл и гостиную. Сдирает шарф, который, свободно
охватывая шею, меж тем стягивает не хуже удавки. Дышать от него нечем. — Ты в курсе всего, да?
— Я знаю то, что мне положено знать, — садясь за стол, подтверждает Валера.
Его ледяное спокойствие на фоне ее истерического крика выглядит оскорбительно. Можно кричать, визжать, можно
попробовать приказать ему к чертям убраться, но по каменному лицу и крепкой позе ясно, что все бесполезно, своим видом
Валера дает понять: он не двинется с места, пока Гера не вернется домой. А ей остается только смириться. Она не узнает
этого Валеру. Где всегда приветливая добрая улыбка? Где приятный смущенный румянец на щеках?
Испытывая невыносимое желание затянуться, Рада достает сигареты и закуривает; раздражает мельтешащий огонек
зажигалки — так трясутся руки. Да и ее саму до сих пор всю потряхивает от пережитого и увиденного, от сцены в кабинете, от
того незнакомого Геры, который выволок ее на улицу и затолкал в машину.
Представляла, конечно, что он далеко не ангел, но столкнуться с ним таким оказалось болезненным. А она рассчитывала на
приятное продолжение вечера с бокалом сухого красного.
Вино. Рада вспоминает про вино и начинает шарить по шкафам. Находит бутылку, но Валера ловко выхватывает ее из рук.
Зеленые глаза Рады оскорбленно вспыхивают, она размыкает пересохшие губы, чтобы возмущенно заорать.
— Я открою, — успокаивает ее мужчина и вытаскивает из ящика штопор.
Пока он откупоривает бутылку, Рада достает бокал. Он наполняет его, и Дружинина, прикончив вино в несколько глотков,
обессилено приваливается к шкафчику. У нее дрожат колени, она тяжело хватает ртом воздух, еще не чувствуя внутри
долгожданного облегчения. Смотрит на бутылку, и Валера, ловя ее жадный взгляд, снова наливает ей вина.
— А давай со мной? — с вызовом говорит она, поднося бокал к губам и отпивая. Стекло противно стучит о передние зубы.
— Давай, — соглашается Валера, и Раду разбирает истерический смех. Она хохочет, пока помощник Гергердта достает себе
бокал. — Какие еще тебе даны указания, кроме как потакать любому моему желанию?
— Всего два, — миролюбиво улыбается Валера и пробует темный тягучий напиток.
— Какие? — Рада делает большой глоток.
— Если будешь буянить, то первое — вколоть тебе снотворное, а второе — привязать к стулу.
— Ты умеешь делать уколы?
— Конечно.
— А чем связывать будешь?
Валера поправляет черный галстук и снова отпивает красное вино.
— Ты серьезно?
— Нет, я шучу, — улыбается он, но Рада ему не верит. Сегодня эта приветливая улыбка кажется отвратительной.
Дружинина садится на высокий стул и с усилием сжимает виски. Ее начинает тошнить.
***
— А ты думал я сам к тебе приду? Нет уж, лучше теперь вы к нам, — тихо, но очень саркастически смеется Гера. — Как тебе
мой город? Понравился?
Гергердт и не ждет от этой твари какого-то ответа. Это, нечто похожее на человека, валяющееся у его ног, уже почти не в
состоянии говорить. На нем нет живого места. А сам он — уже не личность. За пару часов его превратили в окровавленную
тень, все еще слышащую, понимающую, едва что-то соображающую от страха, разумную, но тень. Мало кто способен,
чувствуя во рту вкус собственной крови и металл пистолета у виска, остаться твердым, как камень. Даже камни можно
покрошить в муку и растереть в порошок, Гергердт знает много способов. А чтобы стереть в пыль этого недоноска, который
пять лет назад насиловал его девочку, даже ничего изощренного придумывать не пришлось. Тот уже и так от страха
обмочился.
— Кто ты? — почти беззвучно шепчет насильник.
— А какая разница? Чего это ты так напугался? Не понравилось, как с тобой обращаются? Х*ево?
Глядя на это ничтожество у своих ног, он испытывает нечеловеческое удовольствие. Так долго ждал и вот, наконец,
дождался. Поймал его. Остальные трое на том свете давно, этот, последний, самым прытким оказался. Тех Гера и в глаза не