Читаем Пересборка социального. Введение в акторно-сетевую теорию полностью

Разве, басня «Черепаха и Заяц»[324]

не напоминает сюжет сказки «Муравей и Заяц»? Один герой прыгает, бегает, скачет, спит, просыпается и делает кувырок,— и, конечно, он-то и выиграет гонку и отхватит приз. Но другой никогда не спит. Он потихоньку ползет и при этом непрерывно жует; не давая себе передышки, он без устали прокладывает крошечные галереи, стены которых — глина и слюна, и ползает по этим галереям туда и обратно. И все же, разве не справедливо сказать, что победит Муравей, к великому изумлению Зайца? Упрямо придерживаясь принципа плоского ландшафта и вставляя зажимы всякий раз, когда возникает соблазн принять трехмерные формы за само собой разумеющееся, мы замечаем такие типы связей, существование которых раньше не признавалось, хотя все чувствовали, что они должны быть. Разве мы, отказавшись перескакивать к контексту или держаться локального, или же занять промежуточную позицию, не регистрируем теперь в своих отчетах социальный пейзаж, который едва ли видели раньше? В главе I второй части мы установили, что резкие скачки между «микро» и «макро», актором и системой происходят не в силу сущностной специфики социологии, а из-за проецирования на общество тени политического тела. Поэтому дальше мы изобрели два способа противостоять побуждению, уводящему наблюдателя от локального взаимодействия к контексту или от структуры к локальной практике. В качестве первого шага мы разменяли глобальное, контекстуальное и структурное на мелочь локального; это позволяет нам определять, посредством каких двусторонних циркуляции эти места могут приобретать релевантность для других. В качестве второго шага мы трансформировали каждое место во временный конечный пункт других мест, распределенных во времени и пространстве; каждое место превратилось в результат действия на расстоянии какой-то другой силы. Как я неоднократно предупреждал читателя, только когда оба коррекционных шага делаются усердно, появляется третий феномен, единственно достойный тех усилий по абстрагированию, через которые нам пришлось пройти. Настала пора Муравью получить свой приз. Что происходит, когда мы совершаем эти два движения — локализуем глобальное и распределяем локальное — одновременно'?
Каждый раз, когда надо установить связь, приходится прокладывать новый канал, и по нему должен передаваться новый тип сущности. То, что циркулирует, так сказать, «внутри» каналов,— это сами действия по приданию чему-то измерения. Всегда, когда одно место хочет воздействовать на другое место, оно должно пройти через определенную среду, перенося что-то на протяжении всего пути; чтобы продолжать действие, оно должно поддерживать более или менее продолжительное отношение. И наоборот, всякое место теперь является мишенью множества подобных активностей, перекрестком множества путей, временным хранилищем многочисленных средств передвижения. Места, теперь окончательно трансформированные в актор-сети, отодвигаются на задний план; на передний план выдвигаются связи, средства передвижения и соединения. Как только мы это сделаем, мы получаем суперпозицию каналов, таких разнообразных и запутанных, как те, что увидит анатом, если сможет одновременно раскрасить все нервные, кровеносные, лимфатические и гормональные пути, поддерживающие существование организма. «Удивительные сети» (retia mirabilia)
— этим выражением воспользовались гистологи, чтобы обозначить некоторые из этих дивных конфигураций. Насколько удивительнее, чем тело, выглядит теперь социальное! Разве не может социология, как сказал Уайхед о философии, не только начинаться с удивления, но им и заканчиваться.

Надеюсь, ясно, что такое уплощение не означает, что мир самих акторов становится плоским. Совсем наоборот, акторы получают достаточное пространство, чтобы развернуть свои собственные противоречивые действия: масштабирование, увеличение, включение, «панорамирование», индивидуализи-, рование и т.д. Для ACT метафора плоского ландшафта была просто способом четко отделить свою работу от труда тех, кого мы видим вокруг. Если аналитик берет на себя заранее и априори обязанность определять масштаб, в который встроены все акторы, то большая часть их работы по установлению связей просто исчезнет из виду. Только если мы сделаем принцип плоского ландшафта исследовательской позицией по умолчанию, может быть обнаружена и зарегистрирована активность, необходимая для производства различий в размерах. Если географическую метафору мы уже несколько затаскали, то метафора из финансовой сферы нам тоже подойдет, хотя, возможно, я и ею пользовался уже слишком часто. Трансакционные издержки движения, связывания и сборки социального теперь могут быть оплачены до последнего цента, что позволяет нам сопротивляться соблазну получить масштабирование, включение одного в другое и увеличение просто так, без затраты энергии, без рекрутирования других сущностей, без установления дорогостоящих связей.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Прочь от реальности: Исследования по философии текста
Прочь от реальности: Исследования по философии текста

Книга русского философа, автора книг «Винни Пух и философия обыденного языка», «Морфология реальности», «Словарь культуры XX века: Ключевые понятия и тексты», посвящена междисциплинарному исследованию того, как реальное в нашей жизни соотносится с воображаемым. Автор анализирует здесь такие понятия, как текст, сюжет, реальность, реализм, травма, психоз, шизофрения. Трудно сказать, по какой специальности написана эта книга: в ней затрагиваются такие сферы, как аналитическая философия, логическая семантика, психоанализ, клиническая характерология и психиатрия, структурная поэтика, теоретическая лингвистика, семиотика, теория речевых актов. Книга является фундаментальным и во многом революционным исследованием и в то же время увлекательным интеллектуальным чтением.

Вадим Петрович Руднев , Вадим Руднев

Философия / Образование и наука