Пересборка социального. Введение в акторно-сетевую теорию

Разница между двумя теориями не только в количестве связей, но и в теории действия, соединяющего каждую из этих связей. Мы уже видели, что неверно в метафоре марионеток: не то, что они приводятся в действие многочисленными ниточками, которые крепко держат кукловоды, а сомнительное утверждение, что господство просто переносится по ниточкам без перевода. Разумеется, марионетки связаны! Но отсюда не следует, ' что для их освобождения надо обрезать все ниточки. Единственный способ освободить кукол — это для кукловода быть хорошим кукловодом. Так же и для нас — чтобы добраться, наконец, до святилища самости, не надо уменьшать

количество связей. Наоборот, как блестяще показал Уильям Джемс, именно умножая связи с внешним миром, мы получаем возможность понять, как устроено «внутреннее»[316]. Вы должны подписаться на множество субъективизаторов, чтобы стать субъектом, и загрузить множество индивидуализаторов, чтобы стать индивидуальностью,— так же как должны подсоединить множество локализаторов, чтобы иметь локальное место, и многочисленные олиго-птикумы, чтобы контекст «доминировал» над другими местами. Только когда игнорируется противостояние между актором и системой,— заметьте, я не говорю «преодолено», «примирено» или «разрешено»,— начинает высвечиваться самая важная тема социологии. Вот главный вклад Тарда, направленный против организма Спенсера и общества Дюркгейма. Он четко сформулировал обязанность социолога разрабатывать интра-

психологию через множество опосредствовании со стороны интерпсихологии; причем первая рассматривалась как своего рода плацдарм для последней[317]. Мы можем окончательно обрести «интрапсихическое», только вступив в отношения с множеством «экстрапсихического», или того, что можно было бы назвать «взбалтывающими мозг» субстанциями — психотропа-ми, или, пользуясь другим выражением, «генерирующими душу сущностями» — психогенами

[318]. Если рассматривать то, что приходит извне, как посредников, дающих и другим агентам возможность вести себя как посредникам, вся сцена внешнего и внутреннего совершенно меняется. У кукловода по-прежнему в руках много ниточек, но каждый из его пальцев тянет туда, куда указывает марионетка. Чем больше ниточек у марионеток, тем более подвижными они становятся[319]

. Теперь мы, наконец, свободны от целого ряда дискуссий по поводу «относительного веса» «индивидуальной свободы» по отношению к «структурной детерминации»: каждый посредник в каждой цепи действия — индивидуализированное событие, так как связан с множеством других индивидуализированных событий. Возможно, здесь нам и пора попрощаться с понятием «актор», которым я все это время пользовался как временным местоблюстителем. В этом слове плохо не то, что его часто применяют исключительно к людям, за это ограничение мы уже научились выходить, а то, что оно всегда обозначает источник инициативы или отправную точку, начало вектора, направленного на какую-то другую цель. Конечно, в царствование социологии социального важно было делать акцент на акторе, деятельности, инициативе, интерпретации, импровизации, обосновании, взаимодействиях и тому подобном, поскольку единственно возможной активностью, которую мог привносить контекст, была активность причины в поисках следствий или посредника, ищущего пассивных проводников, которые могли бы надежно переносить его силы. Но это уже не случай ACT: сама теория действия здесь другая, поскольку нас интересуют посредники, побуждающие других посредников что-то делать. «Побуждать делать» — не то же самое, что «быть причиной» или «делать»: в самой глубине здесь есть удвоение, перемещение, перевод, что сразу меняет всю идею. Раньше было невозможно соединить актора с тем, что побуждает его действовать, и не быть обвиненным в «доминировании», «ограничении» или «порабощении». Теперь это уже не тот случай. Чем больше у актора связей, тем в большей степени он существует. И чем больше посредников, тем лучше[320].