Самое печальное следствие теории контекста в том, что она заставляет придерживаться двойной бухгалтерии: все приходящее извне вычитается
из общей суммы действия, оставленного агентам «внутри». При таком типе баланса чем больше добавляется угроз, чтобы извне заставить вас действовать, тем меньше действуете вы сами: таков неизбежный результат этой счетной процедуры. И если бы вы захотели — по моральным или политическим причинам — спасти намерения, инициативу и креативность актора, то для этого остался бы только один способ — увеличить общую сумму действия, идущего изнутри, отрезав некоторые из угроз, и тем самым отказать в роли тому, что сейчас рассматривается как «путы», «внешнее принуждение», «ограничения свободы» и т.д. Или вы свободный субъект, или живете в унизительном подчинении. И, разумеется, представители критической социологии усиливают эту тенденцию, поскольку они способны говорить о «внешней силе» социального лишь злорадствуя по поводу «тесных ограничений», накладываемых «анонимным весом общества» на «личную свободу». Но этот странный ландшафт больше нас не угнетает. «Внешнее» вовсе не напоминает пустыню Гоби выдуманного социологами контекста, и оно не просто населено неоспоримыми фактами; «внутреннее» совсем не похоже на сокровенное святилище, окруженное холодными социальными силами, как необитаемый остров — голодными акулами[314]. «В» и «вне», как и «вверх» и «вниз» — результаты, а не причины. Задача социолога— не фиксировать заранее их пределы[315].