Пересборка социального. Введение в акторно-сетевую теорию

Принеся свои извинения, чтобы компенсировать непомерность нападок на социологию социального, переместив ее огромную форматирующую силу, я должен теперь еще раз проверить свою оценку критической социологии. Ошибка ее не в самом стремлении обладать критичностью, а в желании обрести ее не в нужный момент и прежде, чем будут выполнены другие задачи социологии. Я ставлю в упрек критической социологии то, что она смешивает общество с коллективом. Ее ошибка не в том, что она выглядит политизированной или смешивает науку с политикой, а в том, что ее понимание и науки, и политики могло быть только неудачным, так как она не потрудилась оценить число сущностей, которые необходимо собрать в первую очередь. Социологи-критики недооценили сложность политической деятельности, так как решили, что социальное состоит из всего нескольких типов участников. Они не дали себе труда заметить, что у политики не так много шансов на успех, если перечень bonafide членов общества, образующих социальный мир, заранее радикально ограничен.

В этой книге я неоднократно показывал, почему нельзя множить число акторов, идти за их замысловатыми метафизиками, измерять размах их разногласий, и в то же самое время подвергать большинство этих сущностей исключению, объявляя их странными, вымышленными, устаревшими, архаичными, идеологическими и вводящими в заблуждение. Рожденная в суровые времена, социология пыталась подражать естественным наукам в уровне сциентизма и сократить необходимое время протекания политического процесса, чтобы ответить на настойчивые призывы решить социальный вопрос. Но с чрезмерной готовностью сплавляя воедино науку и политику, она никогда не была достаточно последовательной, чтобы объяснить, из какой не-социальной субстанции состоит социальное, и никогда не имела достаточно свободы, чтобы разработать собственную концепцию науки. Поступая так, социологи не ошибались: просто они считали, что решение уже у них в руках, поскольку использовали слова «социальное» и в особенности «общество» для обозначения общего мира. Они хотели участвовать в обсуждении политических проблем того времени, что-то сделать на быстром пути модернизации или, по крайней мере, применить законы своих наук к социальной инженерии.

Но неважно, насколько уважительными могут казаться эти причины, не следовало из-за них приостанавливать работу по развертыванию и собиранию ассоциаций. Если то, что должно быть собрано, сначала не открыть, не дефрагментировать и не пересмотреть, то пересобрать его будет невозможно. Не нужно больших способностей или политической проницательности, чтобы понять: если вам приходится бороться с невидимой, не оставляющей следов, вездесущей и тотальной силой, вы окажетесь бессильны и будете постоянно терпеть поражение. Только если эти силы состоят из более мелких связей, сопротивление которых можно испытывать поочередно, у вас может быть шанс изменить данное положение дел. Можно сформулировать это в резкой форме так: если есть общество, политика невозможна[374]. Таким образом, вопреки первому впечатлению, между обретением политической значимости и попытками давать социальные объяснения — глубокий конфликт. Или, по крайней мере, нет никаких гарантий, что критическая социология автоматически снабдит вас критичностью.

Как я уже неоднократно подчеркивал, огромная опасность критической социологии в том, что она в своих объяснениях всегда права. Именно поэтому она рискует стать эмпирически пустой и политически спорной. Важно оставить открытой возможность неудачи — это единственный способ сохранить и научную эффективность, и возможность политической значимости. Предложенное мною здесь определение социологии, базирующееся на социологии науки, должно быть способным вернуть эмпирическую эффективность, поскольку оно дает возможность повсюду идти за новыми ассоциациями, а не останавливаться на границе прежнего социального. Социальная наука должна вернуть себе политическую значимость потому, что она снова берется за проблему сборки, привлекая новых найденных ею участников. Но для этого требуется одновременная перенастройка науки и политики. Никакого «двойного видения»: этому мы научились у исследований науки и общества[375]. Идея не в том, чтобы бороться за чисто объективную науку о социальном, и не в том, — если мечта о беспристрастной науке отброшена,—чтобы увидеть социальные науки навсегда увязшими в грязных трюках политики. Речь идет просто о попытке иного распределения ролей между наукой и политикой. Вся трудность в том, чтобы решить, что значит что-то изучать и при этом не колебаться между мечтой о беспристрастности и противоположной ей мечтой об участии и значимости.