Пересборка социального. Введение в акторно-сетевую теорию

Стоит отметить, что ACT обвинили в двух симметричных и прямо противоположных грехах: она распространяет политику на все, включая и сокровенное святилище науки и технологии; она настолько равнодушна к неравенствам и борьбе за власть, что не предлагает никакой критики, довольствуясь тем, что потворствует власть имущим[376]. Хотя оба обвинения должны были бы взаимно уничтожать друг друга (как можно распространять политику так далеко и при этом делать для нее так мало?), они не являются необходимо противоречащими друг другу. Поскольку левые всегда опирались на науку, чтобы придать веса своему проекту эмансипации, политизированная наука равнозначна лишению эксплуатируемых единственного имеющегося у них шанса изменить баланс, воззвав к объективности и рациональности[377]. Если лженауки следует разоблачать (они лишь замаскированная идеология), то чисто научные дисциплины и представляют единственный апелляционный суд, способный рассудить все споры. Только самые большие реакционеры радуются слабости разума. Проигравшим останутся «простые» властные отношения — ив этой игре ягнята будут съедены гораздо быстрее волков. Более того, отдавая ключи от политизированной науки в руки власть имущих, ACT превращается просто в «социологию инженеров», или еще хуже — в группу консультантов, учащих тех, кто освобожден от дисциплинирующей власти разума, быть еще большими маккиавеллистами, еще большими интриганами, еще более безразличными к различию между идеологией и наукой. Во имя расширения сетей голый король получает больше наимоднейших «одеяний»[378]. ACT—это всего лишь расширенная форма маккиавеллизма.

Меня всегда озадачивала подобная критика. По-моему, наоборот, это те, кто называет себя прогрессивными мужчинами и женщинами, не должны связывать себя с социальной теорией, в наименьшей степени способной вместить их разнообразные программы эмансипации. Если нет способа осмотреть и разобрать содержимое социальных сил, если они по-прежнему не объяснены или продолжают брать верх, мало что можно сделать. Настойчивое утверждение, что за всеми — столь разными — проблемами сохраняется всеохватывающее присутствие одной и той же системы, одной и той же империи, одной и той же тотальности, всегда потрясает меня как крайнее проявление мазохизма, извращенный способ поиска гарантированного поражения с наслаждением от горько-сладкого ощущения высочайшей политической корректности. Ницше набросал бессмертный портрет «человека ресентимента», имея в виду христианина, но и представитель критической социологии вполне подпадает под это определение.

Разве не очевидно, что только пучок слабых связей, сконструированных, искусственных, для чего-то предназначенных, ответственных и удивительных — единственный способ увидеть какую-то борьбу? При всем почтении к Тотальному рядом с ним нечего делать, кроме как упасть перед ним на колени или — что еще хуже — мечтать самому занять место, дающее абсолютную власть. По-моему, было бы гораздо надежней заявление, что действие возможно только на той территории, которая была открыта, сделана плоской, сокращена в размере до места, где циркулируют внутри маленьких каналов форматы, структуры, глобализация и тотальности и где для любого их применения нужна опора на массы скрытых потенциальностей. Если это невозможно, то нет и политики. Никто никогда не выигрывал битвы, не обращаясь к новым комбинациям и неожиданным событиям. Чьи-то действия «имеют значение» (make a difference) только в мире, который сам состоит из различий. Но разве это не топография социального, возникающая, как только мы делаем предложенные мною во второй части три шага? Разве мы, указывая на «плазму», не разворачиваем резервную армию, размеры которой, как сказал Гарфинкель, «астрономически больше» того, с чем она должна сражаться? По крайней мере, теперь превратности победы гораздо слаще, а поводов взращивать в себе мазохизм гораздо меньше. Наша цель — критическая близость, а не критическое расстояние.

Если трудно точно указать, в чем политический проект ACT, и тем самым — в чем он неправилен и в чем его следует поправить,— то это потому, что нужно изменить и само понимание того, что такое для социальной науки обладать политической значимостью[379]. Политика — слишком серьезная вещь, чтобы оставить ее в руках горстки тех, кому, как им кажется, по праву рождения дано решать, в чем она должна состоять.

ПРОСТО ДИСЦИПЛИНА В РЯДУ ДРУГИХ