Пересекая Африку

Ни одно из соседних племен не вступает в браки с этими людьми, а когда приходится путешествовать через их страшную страну, люди спешат так, как только это возможно. Несчастным прокаженным фактически запрещено уезжать с острова. Возможно, что они поражены заразной проказой, а инфекция нуждается в каком-то определенном времени, чтобы поразить здорового человека.

Помимо выслушивания этих рассказов о путешествиях я занимался тем, что дополнял свои карты и дневники, изготовил пару домашних туфель и заново переплел папку для карт. Я также построил новую двускатную палатку из травяной ткани; эту ткань я сделал водонепроницаемой, намочив ее в пальмовом масле (старая моя палатка совсем износилась), и изготовил пару новых флагов для перехода к побережью — те, что использовались до сего времени, были до того изодраны и покрыты пятнами, что стали почти неузнаваемы.

Еще одной важной работой было штопанье чулок, а поскольку все мои штопальные иглы украли из-за того, что у них такие удобные широкие ушки, мне пришлось использовать парусную иглу, что сделало процесс еще более утомительным.

Время от времени мы оживляли вечера стрельбой по бесчисленным мухоловкам и «козодоям, которые после жаркого дня стремительно носились вокруг: изменчивость и быстрота их полета обеспечивали очень хорошую стрелковую практику.

Я также постоянно наносил визиты фуме а кенне, убеждая ее отправить гонцов к Касонго, дабы ускорить сто возвращение, и Алвишу, умоляя его оставаться готовым к выступлению, чтобы отправиться в путь сразу же, как только явится Касонго.

Нас часто посещали жены Касонго, а так как обычно они свободно пили, манеры их и разговор были какими угодно, но только не нравственными и примерными. Иногда женщины танцевали; при этом жесты их были настолько вольными, а движения рук и ног настолько резкими, что я никогда ничего подобного не видывал.

Один из рабов Джумы порой развлекал нас, показывая необычные трюки. Особенно интересно представление, устраиваемое при помощи куска тяжелого дерева и двух палок по футу длиной каждая. Взявши в руки по палке, он заставлял деревяшку быстро вращаться и самым необычным образом кататься взад-вперед между палками по бечевке, привязанной к их концам. Затем специфическим, резким движением посылал деревяшку вверх — выше, чем можно зашвырнуть крикетный мяч, — и, поймав ее на бечевку, вновь заставлял кататься.

Несмотря на эти мои занятия, Рождество 1874 года и день Нового — 1875 — года прошли очень тоскливо, и я весьма обрадовался, когда в середине января услышал, что Касонго действительно возвращается, вняв моим многочисленным просьбам. А 21 января он и в самом деле прибыл, о чем возвестили громкий барабанный бой и крик.

После полудня я вместе с Джумой Мерикани отправился нанести ему визит и, войдя в огражденное пространство, предназначенное для его гарема, тщетно высматривал кого-нибудь, имеющего облик столь великого вождя, каким, как рассказывали, является Касонго. Но когда собравшаяся толпа расступилась, чтобы дать мне пройти, я увидел перед главной хижиной молодого мужчину, почти на голову выше любого стоявшего поблизости.

Это был знаменитый Касонго, а позади него стояли несколько женщин, державших его щиты, тогда как он в одной руке держал копье. Принимались все предосторожности, дабы никакой незваный или нежелательный пришелец не имел возможности оказаться здесь незамеченным.

Вход в Мусумбу, или ограду, теперь тщательно охраняли часовые, а привратник, одетый в огромный передник из леопардовой шкуры, с большущей крючковатой палкой в руке, каждого пришедшего изучал пристальным, внимательным взором, прежде чем допустить его в присутствие короля.

Касонго провел нас к себе в хижину, сопровождаемый колдунами и несколькими своими женами. Тут мы ему поднесли небольшой презент и удалились, ибо это была лишь формальная встреча. Но Касонго повелел своим музыкантам в знак почета проводить меня домой.

Оркестр состоял из деревянных барабанов, маримб и шарообразных тыкв, на которых играли как на духовых инструментах, извлекая звук, напоминающий звук рожка. Конечно, внимание Касонго, выраженное в столь высоком знаке уважения, как марш к дому под напевы его собственного оркестра, было в высшей степени лестно.

Но адский шум почти непереносим. Я выслал музыкантам немного бус в надежде, что, подобно шарманщику в цивилизованном мире, они поймут намек и уйдут. Но бесхитростные туземцы восприняли этот акт как знак моего одобрения или же вообразили, что я их нанял на остаток дня, потому что продолжали до самого захода солнца играть перед верандой Джумы — единственным местом, где я мог проводить свои дни.

Теперь я верил, что время отправления близко, и послал к Алвишу, предлагая, чтобы он попрощался с Касонго и двинулся так скоро, как возможно, ибо каждый день задержки уменьшал запас бисера, который я должен был иметь, дабы совершить свое путешествие к побережью.

Глава 6