Переселенцы и Новые места. Путевые заметки.

Еще станция, еще несколько часов ожидания Урала, — а его все нет как нет. Далеко, далеко впереди стелется степь и разбегаются березовые перелески. На горизонте —  только облака; облака уже северные. Ночью была гроза с холодным дождем, холодный ветер пронес тучу, а ее остатки разбил на множество бело-сизых, круглых как шарики облачков. Холодно; облачка на своей высоте зябнут и быстро убегают вдаль, чтобы согреться на ходу и уйти куда-то, где теплее. Дорога после недавнего дождя влажна, но быстро, по южному, высыхает. На траве и на листьях берез росы нет. И только раз порадовалась моя душа: в одном месте, где березы были выше и гуще, поперек дороги протянулся грязный ухаб, в нем была лужа, а на грязи и над ней вился рой северных бабочек-капустниц.

На шестидесятой версте от Троицка наконец сказывается Урал. Степь обрывается крутым спуском. Вдали, верстах в пятнадцати, виднеется гора с двойной макушкой. Она обозначена на картах и носит название Титычной. Между нами и горой широкая, плоская долина, на которой, как на блюде, видны несколько деревень, группы берез и река в каменной, розово-серой рытвине. По спуску горы кое-где торчат камни.

Спускаемся вниз, — и опять на пятнадцать верст ровная черноземная степь и березы, которые маскируют даль. За березами мы не замечаем, как подымаемся по легкой покатости вверх. Только в нескольких саженях от двойной горы мы видим, что взобрались почти на ее макушку. Не будь этих острых вершин, которые невысоко поднялись над общим уровнем плоской гряды, куда мы так незаметно взобрались, — это место и горой не было-бы названо.

Едем дальше. Снова степь, пшеница, бахчи и береза. На этот раз равнина короче и скоро перерезывается новой плоской долиной, где снова, как на блюде, видны деревни, рощи и речка в каменистых берегах. Противоположный берег долины как-будто выше, островерхих холмиков на нем как-будто больше, сама долина мельче... Урал, наконец, пойман: мы уже давно подымаемся на него как по отлогой лестнице. Ступени лестницы очень широки. Каждые две ступени разделены углублениями, которые становятся все мельче и подымаются вместе с горами. Когда-то эти плоские долины были ущельями; горные гряды были грозными, обрывистыми утесами. Речки не текли так мирно, как теперь, а мчались стремглав и грохотали, пробуждая эхо среди каменных стен, теперь онемевших под толстым слоем мягкой земли.

Первая деревня, в которой есть что-то горное, называется весьма прозаично Лягушиным. Две реченки, которые огибают деревню, бегут по огромным белым плоским камням, как стадо баранов разлегшихся в реках, и по их плоским берегам. Эти речки и камни не мешают, однако, и деревне, и ее полям, и огородам, и сенокосам быть самой обыкновенной русской деревней. Правда, тут живут казаки, которыми колонизирован весь восточный склон Урала в Оренбургской губернии, но здешние казаки те-же полу-сибирские мужики. Те-же каменные дома богачей; те-же живописно разрушенные избы голытьбы.

Такое-же обилие последней и «винных лавочек», виновниц ее злоключений. Здешний казак по виду уже не то, что казак юга Оренбургской губернии. Телом он уже короток, бородою волосат; лицо пухлое, и от необходимого на севере жира, и от водки. Это переход к населению заводских рабочих сердцевины Урала, которые от пьянства уже начали сохнуть и приобретать вид подмосковного фабричного.

За Лягушиным следует станица Кундравинская. Ее долина уже сомкнута кольцом островерхих холмов. Но и она еще окружена черноземными полями пшеницы. Ее выгон уже совсем северный, покрытый плотным дерном гусиной лапки, белого клевера и мятлика. Зато под этим дерном лежит золото. Тут и там «старатели» нарыли кучи песку, нашли золото, и на-днях ожидают привоза паровика, чтобы начать промывку. Смотрит сюда и настоящий Урал, средний из хребтов, на которые разделяется немного выше Златоуста громадный единый кряж, пробегающий двадцать-восемь параллелей. Еще не доезжая Кундравина, вы замечаете на горизонте, довольно высоко, какой-то неясно синеющий тройной горб. Это тройная гора Таганай. До нее еще шестьдесят верст, но она мощно выпирает из этой дали, невольно бросается в глаза, и на нее глядишь с уважением.