Перешагни бездну

Зябко ежась, вздыхая, Сеид Алимхан, елико возможно, прижи­мался, притискивался к мангалке. Он чувствовал себя очень не­уютно в михманхане своего духовника, но не уходил. Он хотел разгадать тайну. А то, что Сахиб Джелял, вся его личность — тайна, и все его поведение, все его прошлое, его приезд в Кала-и-Фатту — тайна и притом чрезвычайная, сомнений не представ­ляло.

На время эмир оставил попытки вспомнить, где и когда он ви­дел Молиара. Ведь Молиар тоже играл какую-то, и притом не последнюю, роль в его эмирской жизни. Но какую? Нет, годы изменили его наружность до неузнаваемости. Другое дело Сахиб Джелял. С ним проще. Просто надо выспросить, зачем он приехал в Кала-и-Фатту. Но как задать вопрос, чтобы не спугнуть странни­ка-философа, Сеид Алимхан этого не знал и потому не решался прервать молчания.

Заговорил с усмешкой сам Сахиб Джелял:

— Господин   Сеид   Алимхан,   разрешите   почтеннейше   задать вопрос. Вам не терпится узнать, что побудило визиря Бухарского эмирата после столь долгого отсутствия явиться к своему повели­телю?  Вы проявили даже радость. Но душа у вас  в смятении. Не замышляет ли Сахиб Джелял вред религии? Нет ли у него зло­козненных намерений? И какие у него секретные дела? Но зачем подобная игра ума? Позвали бы нас сразу и, помня о нашей вер­ной службе, спросили.— Он вздохнул, помял    пальцами бороду и продолжал: — В бороде   Сахиба   Джеляла   уже   белеют нити — послы Разрушительницы, и нам уже не годится швырять слова. Сахиб Джелял — не злоумышленник. Сахиб Джелял — странник, своими странствиями насыщающий свой ум. Путешествуя по гор­ной стране Тибет, мы поразились врачебному искусству доктора по имени Бадма. В беседах с ним мы позволили себе упомянуть, что халиф Сеид Алимхан болен и никто из кяфирских нечестивых врачей Европы не приносит облегчения его страданиям. Тогда мудрый Бадма сказал: «Я готов предложить свое умение больному, кто бы он ни был». Сложил доктор Бадма лекарства в переметную суму, сели мы верхом на яков-кутасов и пустились через ледяные пере­валы Джомолунгмы и Каракорума. Пройдя путь в пятьдесят дней, мы прибили сюда. Такой разговор, господин Сеид Алимхан, ваше, высочество.                                           

Он произнес это «ваше высочество» с нескрываемым пренебре­жением. А осторожный Молиар подумал:

«Хорошо, что сообразительность господина повелителя Бухары заросла ряской и тиной, пока он отсиживал зад на берегу хауза Милости».

У ЭМИРА

                                                       Горек, как страх.

                                                       Тяжел, как горе.

                                                       Мрачен, как могила.

                                                      Узок, как сердце скупого.

                                                                                   Ансари

                                                       В старой одежде вошь едка,

                                                      У злого человека речь едка.

                                                                  Алаярбек Даниарбек

Казалось, уже нет особых оснований тревожиться. И тем не менее сердце неприятно защемило, когда эмир вдруг пригласил:

— Пошли! Надо... с нами... пойти...

Кряхтя, он начал приподниматься. Молиар, с немыслимой для его плотного, неуклюжего тела легкостью, воробышком вспорхнул с места, ловким рывком подхватил под мышки грузного Сеида Алимхана и довольно-таки небрежно поставил обеими ногами прямо в кавуши, стоявшие рядом на паласе.

Мулла Ибадулла еще ничего не успел сообразить, а самаркандец, по-прежнему поддерживая эмира, засеменил рядом с ним на своих кривоватых ногах, на которых неведомо как и когда ока­зались его резиновые глубокие калоши, тоже стоявшие тут же, в сторонке. И покамест мулла Ибадулла, ругаясь и пыхтя, искал и надевал, неуклюже вышаривая по паласу, свои зеленые турецкие туфли, Молиар торжественно прошествовал к выходу бок о бок с эмиром, удостоенный служить подпоркой его священного локтя. Так безвестный базарный торгаш, неведомо откуда появившийся во дворце и находившийся на подозрении, нежданно-негаданно оказался нужным повелителю правоверных. То ли по лености ума, то ли по мимолетному капризу Сеид Алимхан обнаружил в Молиаре нечто такое, чего не углядел своими кабаньими пронзитель­ными глазками мулла Ибадулла Муфти. Пожелал эмир — и все! Так кокетка ни с того ни с сего поворачивается спиной к своему поклоннику и расточает улыбки первому встречному.

Так они и шли — эмир, поддерживаемый под локоть Молиаром, и медлительный, преисполненный важности Сахиб Джелял, ша­гавший прямо и гордо. А мулла Ибадулла неловко, по-слоновьм тащился за ними, безуспешно пытаясь нарочито шумным топотом привлечь внимание своего владыки и напомнить об осторожности.