Перешагни бездну

—  Вы же не слушали советов. Вы, государь, не хуже других. Министры, улемы, беки, мирзы, чиновники заодно с вами... Бек— однокашник эмира, а  полицмейстер — брат.    Визирь — разврат­ный   и  грязный — наперсник,   казий — взяточник  и  дармоед,   казикалан — сводник,   торговец   женским   телом,   начальник   горо­да — разбойник и покровитель воров. Вот она, голопузая закон­ность. Кривляется и вертит бедрами. О законности и благоденст­вии  пишете  вы,  эмир,  в  своем воззвании.   Прошлое  призываете вернуть. В  Бухарском эмирате не имелось даже своего хлеба... С каким трудом  удалось в двенадцатом  году уговорить  вас за­купить в России три миллиона пудов зерна, а ещё через два го­да еще два  миллиона.  Иначе все  мусульмане, ваши подданные, погибли бы. Да и так сколько перемерло с голода... Многие се­ления сделались жилищем сов, поля поросли вер-блюжьей колюч­кой. Вы думаете, народ ничего не помнит?

—  Всегда... учат плетьми... бить... заставлять работать... При­нуждать... Всегда. Мой ход!

Он выбросил кости и передвинул шашку.

—  Помните, — проговорил   мрачно  Сахиб  Джелял,  подбросив на ладони кости, — садовник, посадивший терновник,— не соберет винограда.

Лицо Алимхана исказилось. Все признаки говорили, что еще немного, и эмиром завладеет приступ гнева.

Но Сахибу Джелялу не оставалось другого выхода. Высокое дерево буря сильнее раскачивает. Шаш-беш! Или — или! Кости лягут счастливо, и он выиграет, или... просчет. В игре ставка — голова в хурджуне с кровью. Сахиб предпочел бы партию в шах­маты, но эмир ленив мыслью. Он отдает предпочтение игре в нар­ды, здесь больше случайностей судьбы.

А ну, что покажут игральные кости. Ведь в игре «шаш-беш» остаются лазейки для острого ума, чего не хватало затуманен­ному злобой мозгу Сеида Алимхана. Кровь прилила к голове и мешала ему соображать, перед глазами встала пелена, стучало в висках, что-то душило. Смутно метались обрывки мыслей: «А он неспроста... Сахиб Джелял! Он не посмел бы так просто... За ним сила... Он — сама хитрость».

И, как часто случалось, эмир Сеид Алимхан, не сумев разо­браться в чужой хит-рости, перехитрил себя. Смелую неосторож­ную речь Сахиба он посчитал хитроумным приемом. Злость сразу же остыла. Довольно вяло он пробормотал:

— Смелые слова... Не сносить бы головы... кому-то...  Рань­ше...

Шаш-беш! В такой партии ставка — голова. Но нельзя пово­рачивать с полпути. Лишь смелость и прямота могли поразить воображение эмира. Это понимал Сахиб Джелял. И он, уж те­перь не церемонясь, издевался над собеседником. Шаш-беш! Бо­лезненно громко отдавался в мозгу стук игральных костей о дос­ки нардов. Проигрыш — никуда не денешься. Всё в крови. Лапы муллы Ибадуллы потянулись к его голове. Шаш-беш! Выигрыш! Кто — кого!

—  И вы хотите прельстить воображение своих мусульман? — усмехнулся Сахиб.— Чем? Несчастьями последних лет царствова­ния: упадком торговли, высохшими арыками, болотами, камышо­выми зарослями с  кабанами.  Рабочего скота  в эмирате остава­лась десятая часть. Люди забыли вкус баранины, ходили в лох­мотьях. Такой была Бухара при вас. Ваше воззвание — барабан. Грохот, а внутри пусто. Попугать захотели: «...Советы наступили на честь женщины... превратили мусульманок в проституток, за­разили всех женщин и мужчин сифилисом...  В результате му­сульмане вымирают, теряют человеческий облик...» И лягушка квакает вразумительно, а вы пишете такое.

—  А что? Не так? — уже без всякой горячности лепетал Алимхан. На него нашло обычное отупение. Всегда он молился на свое прошлое, на своих предков — мангытских эмиров. Даже после  многих лет изгнания  он верил в незыблемость    старого порядка. Думал, что все будет по-старому,  по-мангытски.

—  Ваши  клевреты — подхалимы,  скрывают  от  вас  истину,— продолжал Сахиб Джелял.— Теперешние мусульмане Бухары не стадо, не «райа». Они избавились от лишений, вызванных дурным управлением, получили от Советского государства землю и вод­ные источники. Они хозяева своей жизни. Раньше плоды их трудов пожирали арбобы, беки. Теперь кончились дни тех,  кто привык жать, не посеяв. Воззвания, мятежные бумажки вам  не помогут. Поздно! В Гармском вилайете Советская власть отмени­ла налог с сорока тысяч хозяйств. В Кулябском    государство сняло с дехкан двести тысяч налога да еще дало кредит в шесть­десят миллионов! Добро не стареет. Если завтра в Куляб ворвет­ся Ибрагим и начнет мечом «славить» ваше высочество и ислам, кулябцы не скажут ему «ассалам  алейкум». Сами возьмутся за оружие. Не позволяйте себя обманывать. Ваши лазутчики торгу­ют словами. Подхалимничают. Медовый дождь над сахарным айваном. Льстят.

—  Что делать?.. Что делать?

Эмир вскочил и заметался. Он спрыгнул с возвышения. Нос­ком ичига поддел, словно мячик, трупик птицы и ловким ударом перекинул её через дувал.

—  А-а!—закричал эмир.—Змею отогреваю на груди... А вы, Сахиб, что вы попрекаете меня?.. Несёте злополучные вести... За­чем?.. Зачем сеете сомнения и безнадежность.

Швырнув с треском на доску игральные кости, Сахиб Джелял резко заметил: