Перестройка как русский проект. Советский строй у отечественных мыслителей в изгнании

С одной стороны, согласно учению об особой русской цивилизации, для русского частный интерес и собственность носит второстепенный характер. Но, с другой стороны, как только Николай Данилевский переходит к сопоставлению экономики современного ему Запада с организацией крестьянского труда в России, то он вдруг неожиданно обнаруживает наше российское преимущество именно в том, что мы в силу особенностей общины сохранили крестьянину истинное право на землю, на индивидуальный семейный труд. Теория Данилевского гласит: русскость как «славянская самобытность», состоит в нашей слабости растворять личное в общем, в братском. Но на самом деле, одновременно говорит Данилевский, главная радость русского крестьянина состоит в том, что у него есть свой, отдельный надел земли, где он может для себя отдельно работать и сам владеть результатами своего труда.

С одной стороны, Николай Данилевский настаивает на том, что мы не должны смотреть на Россию «с чужого источника», смотреть, исходя из европейских понятий и ценностей. Но, с другой стороны, все то положительное, что есть в России и в русском национальном характере, он описывает, исходя именно из традиционных европейских ценностей. Оказывается, индивидуальный семейный труд на земле, стоящий за ним личный интерес уже есть благо, ибо всего этого лишен «западно-европейский рабочий».

Впрочем, надо быть справедливым к Николаю Данилевскому. Как я уже отмечал, он ни разу не говорит о склонности русского человека к коллективному труду. На самом деле отождествление русской крестьянской общины с советским колхозом – это просто игра слов, тривиальное шулерство, рассчитанное на людей, не имеющих элементарных представлений о русской общине. Поэтому я и вынужден был рассказать, чем на самом деле была русская община и какие идеалы за ней стояли.

Но надо видеть и знать, что и до страшного русского XX века с его революциями было множество исторических фактов, которые противоречили учению об особой русской, ненасильственной, солидарной цивилизации. Наиболее поразительно, как уже было сказано, что Николай Данилевский во время своих экскурсов во времена далекие старательно обходит восстание Болотникова и Стеньки Разина, когда кровь лилась рекой, и когда якобы сверхморальный русский крестьянин учинял расправу над своими господами. Хотя и здесь Николай Данилевский непоследователен. С одной стороны, он настаивает на том, что в основе уникальности русской цивилизации лежит всеобщее чувство солидарности, отвращение к насилию и революциям, а, с другой стороны, говорит о том, что если бы не крепостное право, как насилие, как государственное принуждение к совместной жизни, к труду в общине, то не было бы и нашего русского государства, нашей особой, ни на что непохожей государственности. Как выясняется, без крепостного права, без массового насилия, наш якобы особый солидарный народ, со своим «народным духом» не смог бы сохранить государственность. «При тогдашних обстоятельствах, – пишет Николай Данилевский, – не было другого средства как закрепление всего народа в крепость государства. Годунов почувствовал его необходимость, Петр его довершил».[323] Кстати, эти рассуждения Николая Данилевского еще раз свидетельствуют о том, что за учением об особой русской цивилизации, как и за марксизмом, стояло и сегодня стоит иезуитское «цель оправдывает средства», что стремление вырвать Россию из нашей общей западной системы ценностей неизбежно ведет к аморализму, к отрицанию самоценности человеческой жизни.

§ 2. От Николая Данилевского к откровенному охранительскому консерватизму Константина Леонтьева