Интересно, что никто из нынешних последователей учения об особой русской цивилизации не ссылается на ранних славянофилов, к примеру, на И. В. Киреевского, на К. С. Аксакова, на отцов «русской идеи». Наверное, потому, что у ранних, исходных, настоящих славянофилов нет враждебности к Западу, на которую сегодня в России так велик запрос и которую удовлетворяет Николай Данилевский со своим трудом «Россия и Запад».
Конечно, исходная философия славянофильства, убеждение, что русский православный мир в моральном отношении выше рационального западного, что мы черпаем «духовные силы вне разума», в вере, а они, романо-германские народы, погрязли во «всеобщем эгоизме», прописана впервые именно у ранних славянофилов.[332]
Но все же у ранних славянофилов не было, как у поздних, например, у Николая Данилевского (а также у нынешних адептов учения об особой русской цивилизации), отторжения от того, что принято называть «западными ценностями», «европейской точкой зрения». Ранние славянофилы не искали особые «базовые ценности», не настаивали на презумпции виновности самой идеи предпринимательства, свободы независимой личности. Они, к примеру, А. С. Хомяков, просто считали, что у нас в древности были все те свободы и ценности, теКстати, Владимир Соловьев, который еще в 80-е годы XIX века, как я говорил выше, посвятил целую статью критике учения Николая Данилевского об особой русской, славянской цивилизации, обращал внимание: ранние славянофилы все же делали основной акцент на том, что может и должно объединять Россию с Западом, на христианской идее. А автор рецензируемой им книги делал акцент на уникальности и неповторимости славянской русской цивилизации. «…Коренные славянофилы, – пишет Владимир Соловьев, – (Хомяков, Киреевский, Аксаковы, Самарин), не отвергая всемирной истории и призывая к солидарности всего человечества, были ближе, чем Данилевский, к христианской идее».[334]
Уже тогда, в 80-е позапрошлого века Владимир Соловьев на многих примерах доказал, что все те прорывы в культуре и литературе, с которыми славянофилы связывали истинную русскость, – реформы Петра Великого, поэзию Пушкина – являются прежде всего следствием тесного взаимодействия России с Европой. «Только при самом тесном общении, внутреннем и внешнем общении с Европой русская жизнь производила действительно великие явления (реформы Петра Великого, поэзию Пушкина)».[335]
И здесь же: «как русская изящная литература, при всей своей оригинальности, есть одна из европейских литератур, так и сама Россия при всех своих особенностях есть одна из европейских наций».[336] Сама национальная идея, как поэзия, обращает внимание Владимир Соловьев, позаимствована у немцев, в частности, у Фихте. Отсюда и вывод Владимира Соловьева, который, кстати, никто так и не смог опровергнуть. Николай Данилевский, не смог указать, к примеру, «никакого действительного задатка самобытного научного творчества (в России – А. Ц.) от Европы».[337]Если учение ранних славянофилов с их идеализацией русского национального характера Владимир Соловьев называл «поэзией и красноречием», то учение Николая Данилевского, его стремление «приписать России значение целого культурно-исторического типа,