Но дело вот в чем: есть периоды нашей истории, когда мы миримся с тем, что они нас не признают за своих, проявляют поразительное, упрямое невежество во всем, что связано с нашей страной. Мы как бы не замечаем этого. Я не думаю, что во времена перестройки и особенно в начале 90-х Запад, а тем более США лучше относились к нам, чем сейчас. А есть периоды, когда мы против этого западного высокомерия дружно восстаем. Я работал в США в 1995–1996 годы в Кэнон Институте, и как сотрудник этого института делал аналитику для Госдепа. И что меня поражало: никто из американских специалистов по России не воспринимал тогда всерьез те процессы и события в нашей стране, которые не укладывались в их идеологические пристрастия, в частности, вполне прогнозируемый сокрушительный успех КПРФ на декабрьских 1995 года выборах в Думу. Никто в США, я точно знаю, не воспринимал всерьез очевидные негативные последствия шоковой терапии, очевидные негативные последствия военного решения конфликта между Ельциным и Съездом народных депутатов РСФСР. Но тогда, в 90-е, повторяю, в массе россияне не придавали особого значения этой западной привычке не считаться с Россией, смотреть на нее сверху вниз. Не придавали значение не только потому, что многие тогда надеялись, будто Запад нам поможет раз мы сами разрушили советский строй, но и потому, что была надежда самим войти в Запад, сравняться с ним. Сегодня, как мне кажется, мы перестали прощать Западу традиционное высокомерное отношение к нам, ибо у нас пропало само желание «воцерковляться» вместе с западным миром. Поддерживают решение Путина присоединить Крым прежде всего те 76 % населения, которые не имеют загранпаспортов и не испытывают никакой потребности выезжать на Запад. И действительно, надо понимать, что любой предмет, который приходит с Запада в наш быт, напоминает нам о нашей прогрессирующей отсталости, о том, что мы не в состоянии сами сделать то, что они делают уже столетия. На информационной ленте во время прямого общения Путина с народом 17 апреля 2014 года пробежала характерная, о многом говорящая фраза из письма к Путину: «Почему Китай догнал Запад, а мы не можем?». Все это дает мне основания еще раз сказать, что за ростом интереса к философии особой русской цивилизации стоят капитулянтские настроения. Мы окончательно теряем веру в себя. И отсюда недовольство Горбачевым, который навязал нам якобы изначально проигрышное дело – догонять Запад.
Не все объясняет и простая инерция антизападных настроений, активно внедрявшихся в сознание советских людей в силу идеологических причин, в силу того, что Запад в советское время ассоциировался с враждебным нам капитализмом, с противоположной нам частнособственнической, капиталистической системой. Хотя, конечно, разочарование рыночными реформами, ностальгия о тех временах, когда в массе люди были равны, когда «у государства была общая идея, общая цель», когда никто не боялся потерять работу, ведет одновременно к реанимации советского, прежде всего идеологического антизападничества. Не трудно увидеть, что сегодня не без манипуляции, не без насилия над фактами, как бы соединяется в одно целое славянофильское противопоставление православия католицизму и протестантизму (противопоставление якобы нашей исключительной духовности их якобы исключительному рационализму и эгоизму) с коммунистическим учением о противоположности социализма капитализму. Эта ностальгия по коммунистическому равенству как бы создает морально-психологический фон, вызывающий внутреннее одобрение исходной формулы славянофильства, согласно которой у нас, у русских, «человек человеку брат», а у них «человек человеку волк».
И наши либералы, наверное, правы, когда говорят, что рост изоляционистских настроений в России возник не случайно в тот момент, когда объективно исчерпали себя все факторы экстенсивного развития, когда на повестку дня встал вопрос об изменении самой логики нашей истории, когда развитие страны напрямую стало зависеть от нашего человеческого развития, роста инициативы, внутренней дисциплины, способности к самосовершенствованию, самоконтролю и т. д. Рост изоляционизма, вся эта критика якобы западного рационализма, западной расчетливости идет, наверное, от того, что мы после семидесяти лет коммунистического эксперимента не обладаем той волей, тем запасом прочности, который необходим для такого цивилизационного рывка, который совершили китайцы.
Все дело в том, что именно сейчас, в начале XXI века со всей очевидностью стало понятно, что реставрация дореволюционной рыночной, капиталистической экономики нам дается чрезвычайно трудно, что переход на общецивилизационный путь развития, встраивание России в глобальную, уже окончательно сформировавшуюся капиталистическую экономику сопряжено для нас с громадными социальными потерями.