Перестройка моды

Б.Б. Альтернативная мода имеет исключительно эмоциональные истоки, и к моде по выкройкам не относится. Она может быть даже трендообразующа, но цели таковой не преследует. Это декларативное искусство, причем манифестирование и декларирование действительно было в моде у художников-авангардистов, как начала двадцатого века, так и в его конце. В тех же восьмидесятых, когда началась более профессиональная история и у меня. В 1987-м году я собрал первую условно коллекцию, и совместно с журналом «Ригас Модес» и Рижским Домом Моделей состоялся первый показ-перформанс. Главный редактор увидела мои эскизы, и они посчитали, что это может что-то сдвинуть. Делали мы это вдвоем с Угисом Рукитисом, у которого сейчас перформансы другого рода, поскольку он занимается похоронным бизнесом домашних питомцев. Потом мы на этой базе сделали уже настоящий театр, и с этим модным спектаклем «Бал ПостБанализма» объездили весь СССР (Украину, Литву, Эстонию, Грузию, Россию). Везде нас встречали и толпы поклонников, и крики негодования, но в итоге, так как представление было не просто «дефиле» а наполненный смыслом шоу (как теперь принято говорить), нас приглашали еще и еще…

Перемены же политические коснулись очень серьезно всех кругов. Вся это гласность, хлынувшая на нас, сподвигала на то, чтобы делать что-то в актуальном соц-арт ключе. Мы сделали тогда коллекцию тюремных роб: робы для художников, милиционеров, проституток, священников и других психотипов. Сделать подобное еще года за четыре до этого было бы немыслимо. Музыкальным сопровождением служил похоронный марш Шопена, на мотив которого детвора распевала «Ту-104 самый лучший самолет». Мода в искусстве того периода, как и в революционные годы, носила характер манифестов и декларирования, которые потом разбирались в прессе и составляли дискурс. В один из последних дней Таллиннской недели моды мы сошлись с Вамбола Тииком, который все это организовал. Наша дружба больше заключалась не в совместной работе, а в разговорах и обильном распитии водки, и на почве общения мы сдружились.

М.Б. При этом алкоголь в тот период не являлся чем-то зазорным, скорее коммуникативным. И, если вспомнить времена возникшего дефицита в рамках «сухого закона», то многие везли с собой в Прибалтику ящики шампанского, которое там отсутствовало.

Б.Б. Да. А в ответ мы везли в Москву свой домашний самогон. Чемоданами. И вот, будучи тогда на взводе и получив очередную бумажку за лучшую «авангардную» работу, я разоткровенничался с Вамболо и сказал, что вся эта «калька» с иностранной моды – это ведь фуфло. Ведь если взять выкройку Бурды, то получится намного интересней, и что только в области, где нет прямого ориентира на обывателя, может существовать настоящее искусство.

В чем он со мной отчасти согласился, и тогда мы начали заниматься тем, что теперь называется «разделением рынка». Сказал: ты, Бруно, псих. Поэтому давай занимайся «психованной одеждой», а я буду заниматься трендовыми штучками. И я по молодости и свойственной мне глупости сказал ему «да».

Не подозревая, чем это может обернуться и сколько сил и времени отнять. Таким образом мы выразили предпочтения друг друга, и я заикнулся, что надо делать фестиваль моды не ориентированной на повседневную одежду. Он сказал, что с удовольствием мне в этом поможет, передав контакты и подкрепив возможностями. На этом же фестивале я познакомился с Артемием Троицким, который очень сильно помог с контактами по прессе и своими связями.

Благодаря Артему и Светлане Кунициной я был зачислен в термоядерную сборную, которая сопровождала выход его книги Back to the USSR в Риме. Были и Мамонов, и Агузарова, были какие-то фильмы, и было это второго сентября 1988-го года…

И если бы не московские связи Троицкого, никто бы меня тогда бы не выпустил в Италию, это точно. До того момента я за границей не бывал. Благодаря ему же я познакомился и с Катей Филипповой, которая тоже должна была поехать с нами, но по каким-то причинам не смогла. Тогдашняя поездка и приобщение к «культовому дурдому», прибытие в Италию с показом коллекции, да еще при «all included» у меня окончательно снесли башню. Море по колено (в проявлениях творческого характера) для меня стало утренним душем… и я понял, что именно так, весело и дерзко, я и буду продолжать…

В этот же период начались новые сдвиги в области музыки. Вслед за рок-волной начался подъем новой электронной музыки. Робертс Гобзиньш, с которым вместе орудовал, ныне покойный, Харди Лединшь и Ингус Баушкениекс из группы «Желтые почтальоны». Ингус вовсе мой сосед, и вот – занимались они тогда электронной альтернативой, выехав в Берлин для того, чтобы сопровождать какие-то перформансы шумовыми эффектами. И там встретили скучающего и уже широко известного Вестбама, после чего Роберт назвал себя Истбамом, и они привезли его в Латвию. Они много чего успели наделать. Но это все еще не было в форме рейва, а происходило в формате эйсид-вечеринок, ставшими популярными и в Европе, и в России.