Вместо них стали появляться вяло замаскированные под экономические, откровенно криминальные структуры, но несмотря на этот негатив, именно в этом году на ассамблею приехал Пако Рабан, которого я тогда считал одним из своих кумиров. С ним я познакомился во время показа своих моделей в Париже, в школе «Эсмод», патроном которой он являлся, и вскоре договорился о его приезде. Он был тогда председателем рижского жюри и привез свою самую свежую коллекцию от кутюр.
Но толстосумы начали править всем. Именно они стали стирать грани между альтернативой и потребительской модой в рамках показов, потому что все проводилось в одних и тех же стенах, с участием одних и тех же людей.
Таким образом на ассамблее появился Юдашкин, который появился на модной сцене в конце восьмидесятых и уехал во Францию, а там взбудоражил и заблистал у неба французского в амплуа не менее как авангардиста из России. Его подход оказался достаточно необычен для отмороженной софистикой французской сцены. До него был известен только Зайцев. К тому времени я был достаточно осведомлен об европейской индустрии, потому что сам стремился узнать как можно больше, и относились ко мне не только как художнику, но и как к организатору фестиваля. То есть несколько серьезней и старались отвечать и показывать гораздо больше, чем остальным, помогали со связями. А я понял, что для того, чтобы продолжать, нужно учиться играть в футбол по футбольным правилам. Я тратил свои средства на поездки в Лондон, который был освоен за год. Пол Смит, Вествуд, Озбек… британский фонд моды тогда только начинал свою экспансию за границу и уделял достаточное внимание Востоку.
С контактами и съемками показов всей кухни проблем не было; в 92-м году, через свою знакомую, занимавшуюся организациями и пиаром Эллен Фостер, была сформирована большая группа участников Ассамблеи. А в 94-м я поставил себе фокусом Париж, где в течении двух лет серьезно контактировал уже там. Знакомства включали и главу молодежного ответвления федерации прет-а-порте господина Ива Муклие, чей отец тридцать лет возглавлял синдикат от кутюр, который принял в свои ряды от России Зайцева. Это давало право показов на неделе высокой моды. Поэтому возможности выбора делегатов был достаточно серьезны и разнообразны. Лакоане Хеман открыла дом моды, добрые и поэтичные психи в хорошем смысле слова; вот я и открыл свое представительство в Париже, и команда стала еще более весомей. Благодаря этим персонам наше мероприятие попало в календари мировой моды наравне с миланской, лондонской и прочими неделями мод. В Ригу тогда приехал директор еще мало известного канала
И апогей развития уже нес в себе запашок упадка, в котором была и моя вина. Я боролся за выживание своего предприятия, и поскольку главный спонсор обанкротился, то дело чуть было не накрылось. Резко обанкротилась и моя фирма, которая слыла крупным рекламным агентством; начались проблемы и с бандитами, которые уже поснимали с себя малиновые пиджаки и оделись в непонятный Армани. Меня тогда неплохо выручал опыт и жаргон, полученный в диких войсках советского стройбата, где помимо музыкантов-латышей служили и украинские уголовники. Отношения с Ассамблеей прервались, а в 96-м году в Москве пошел виток московских модных мероприятий, их было организовано сразу несколько. На одно из этих мероприятий я был приглашен постановщиком, тем более, что знаком я был со многими в России. В тот момент перестроечный бренд не только кончился, но уже и выветрился полностью вместе с интересом «западников», потребность в возобновлении его была естественной. Но в рамках этих первых недель мод выступали уже другие, не альтернативные художники, целая плеяда под руководством Натальи Виноградовой. Все это было как-то связано с московской мэрией, площадки были и в «Рэдисон Славянской» и во время объявленного кризиса 96-го года, происходили прямо в помещении мэрии на Новом Арбате. Мероприятий было так много, что я даже путаюсь, вспоминая, где и когда это происходило.
Вплоть до 1998 года я вращался в тусовке московских модельеров, в том числе «молодых и голодных», как я их называл. Где я имел честь и удовольствие познакомиться и пообщаться и с княжной Голициной, посещавшей Москву с первым советским показом мод за двадцать лет до нашей встречи. Тогда же реанимировалась идея с рижской Ассамблеей, когда один человек решил заявить о себе через такую подачу и сделал мне предложение. Я, конечно, не мог отказаться, но и это мероприятие попало в финансовый просак уже по причине дефолта 98-го года. Это косвенно ударило и по Латвии, экономика которой была привязана к российской. Но мы сделали Ассамблею, причем полностью неправильной, потому что идеологией уже правили нравы, ей не свойственные. И инициатива, структура и подборка уже исходили только частично от меня, но теми ресурсами, которые попали мне в руки, я все-таки успел опять расшевелить латвийскую моду и до сих пор считаю это немалым достижением. Но после Ассамблеи 99-го года эта идея заснула летаргическим сном окончательно…