Перестройка моды

Косметика у нас была в порядке, и пользоваться мы ей умели – в отличие от большинства соратниц по полу. Но время требовало ньювейверского радикализма, и глаза вместе со скулами терпели наш свирепый, почти индейский макияж. Появился лак с какими-то цветочками и лютиками, который потом резко сменился на радикально зеленый и черный макияж. Помню, косметика югославская закупалась у «Ядрана» с рук, хотя и польская косметика «Ванда» присутствовала, и позже это все вылилось в челночное движение. С этого периода люди, которых я застала, начали наряжаться уже в осмысленные костюмы и полностью выдерживали стилистические образы. Естественно, что обилие такой молодежи в центре сделало абсурдным запреты на рок-музыку, и все стремительно начало легализоваться. При этом даже когда появились некоторые стандарты в виде трехъярусных юбок, каждый распрягался как мог.

Накручивались клепанные ремни, широкие и узкие, совмещалось несовместимое, и это придавало уникальность как образам, так и внутренним ощущениям. Вдобавок появились каплевидные и узкие очки, серьги и клипсы ядовитых цветов. Солнечные очки стали практически обязательны для каждого продвинутого носителя. А сам фестиваль как-то потонул в событиях, и мы не особо им интересовались, потому что уже встали на рок-н-ролльные лыжи и тусовались с правильными парнями. Я тогда беременная ездила на питерский рок-фестиваль, где выступал Костя Кинчев, который до этого круто пел еще чужие песни и тренировал свои легкие в церковном хоре. Саша Башлачев стал крестным моему сыну Даниле. Он жил в Ленинграде и, как и все тогда, сновал между Москвой и Питером по квартирам друзей, давая там же локальные концерты. В то время квартиры были лучшими площадками для концертов, перформансов и просто тусовок. Люди постоянно перемещались из дома в дом с различными целями. Постоянно кто-то у кого-то жил или тусовался, все были связаны друг с другом совместным времяпровождением.

В это время Москва и Ленинград сильно сблизились. Все без конца двигались по железной дороге между двумя столицами; проводницы основных составов были как родные, огромное количество романтических историй и даже браков происходило между Ленинградским и Московским вокзалом. Оба города жили на одном дыхании. В Ленинграде тогда был Рок-клуб и свои авторитеты, в Москве появилась Рок-лаборатория со своими персоналиями.

Студенчество мое как раз закончилось, и поскольку в СССР не работать было нельзя, я устроилась в международное турагенство «Спутник» на

Малоивановском. Там как раз мы познакомились с Региной, Юрой Козыревым, который сейчас один из лучших стрингеров, с Ирой Мешкорез и с фотографом Мишей Королевым, которые имели отношение к системному люду. Так постепенно складывалась иная разнородная коммуникация. Поскольку Костя Кинчев был женат на моей подружке из Питера, а вторая подруга была замужем за Забулдовским, то народу в круг общения попадало много. Тот же Сашбаш постоянно к нам приезжал, тем более, что у нас случались какие-то туристические выезды. В городе мы уже познакомились с Ником Рок-н-роллом, Гариком и с целым необъятным людским потоком. Постоянно наезжая в Питер, где художественная жизнь была на подъеме, мы сошлись с Миллером, «Новыми академиками» и попали в художественный андеграунд, где уже все кипело. Юхананов уже вовсю работал с «Оберманекенами», и событий происходило довольно много. Из мастерской в мастерскую перебегали группы творческих деятелей, разбрасывая по дороге россыпи идей, которые позже воплощались в совместных проектах. Конечно, хотелось во всем этом участвовать и с этого момента можно начать отсчет нашего с Региной проекта. Тем более, что я постоянно что-то мастерила и необходимость куда-то вливаться назрела.

Сначала это выражалось в том, что мы с Региной участвовали в качестве моделей у Ирэн Бурмистровой, у которой моделили многие представители будущего московского бомонда. И в какой-то момент мы тоже решили, что сами можем сделать что-то прекрасное. Будучи в Петербурге и гуляя в абсолютно черных одеждах, решили, что надо сделать какую-нибудь коллекцию. Первая коллекция была сделана на моей кухне из совершенно странных предметов. Просто хотелось сделать что-то красивое. К кускам железяк, пришивали какие-то кружева, а на вопросы удивленных знакомых, мы отвечали «готовим костюмы, все, не приставайте…»

Это был в нашем представлении такой авангард. Но не такой, как был уже заявлен Ирен. Ее модели были резко эклектичны, и даже урбанистичны. А мне они казались немного неэстетичными.

М.Б. Если вспомнить двадцатые годы, то авангард часто оперировал грубыми и резкими формами. Вы ориентировались на конструктивизм двадцатых?