Перевал в середине пути. Как преодолеть кризис среднего возраста

Я знал одного мужчину, который признавал свою главную проблему – зависть. Зависть по определению – это ощущение того, что кто-то другой обладает тем, о чем вы страстно мечтаете. Хотя этот человек в детстве пережил немалые лишения, он продолжал описывать себя в негативном ключе: «Я полный ноль, который видит свою полноту в ком-то другом». Понимание того, что детство нельзя пережить заново и течение времени невозможно повернуть вспять, что никто волшебным образом не заполнит внутреннюю пустоту, безусловно, болезненно, зато становится первым шагом на пути к возможному исцелению. Очень трудно поверить, что твоя собственная психика сумеет исцелить сама себя. Рано или поздно вы должны будете поверить в свои внутренние ресурсы, в противном случае так и будете тщетно пытаться осуществить детские фантазии. Расстаться с этими призрачными мечтами о бессмертии, совершенстве и величии – значит нанести ощутимый урон своему духу и отношениям. Тем не менее разобщенность со своим «я» и с другими людьми дарит одиночество, в котором мы можем разглядеть масштаб личности, сокрытой внутри.

Переживание невроза

Так же как романтическая любовь может рассматриваться как мимолетное безумие, поддавшись которому люди принимают судьбоносные решения, находясь под влиянием эмоций момента, так и смятение, сопровождающее перевал на середине пути, может напоминать нервный срыв, при котором человек совершает «безумства» или отстраняется от окружающих. Если мы осознаем, что предположения, которыми мы руководствовались всю жизнь, разбились вдребезги, что накопленные стратегии временной личности ведут к декомпенсации, что сложившаяся картина мира рушится, душевные метания и терзания становятся более чем понятными. На самом деле можно даже заключить, что такого явления, как «безумный поступок», не существует, если мы будем учитывать эмоциональный контекст. Мы не выбираем эмоции, эмоции выбирают нас, подчиняясь собственной логике.

Один из пациентов психиатрической клиники постоянно выбрасывал стулья из окон. Сотрудники предположили, что он хочет сбежать, и приковали его к кровати. Но после тщательных расспросов выяснилось, что пациенту казалось, будто из его комнаты выкачивают кислород, и ему просто хотелось подышать свежим воздухом. Его ощущение психологической изоляции символически трансформировалось в клаустрофобию. Его желание свежего воздуха было вполне логичным, учитывая эмоциональные предпосылки. После того как пациента перевели в более просторную палату, он наконец почувствовал себя в безопасности. Его поведение не было безумным: психологические переживания, связанные с заточением и нехваткой воздуха, нашли логичное выражение во внешних действиях.

Преодолевая перевал в середине пути, когда зашкаливающие эмоции прорывают границы эго, мы часто облекаем травму или отрицание в конкретную материальную форму. Мужчина, сбежавший вместе со своей секретаршей, приходит в ужас при мысли о том, что его внутренняя жизнь, его женская часть зачахнет и исчезнет навсегда. Поскольку данная потребность во многом является бессознательной, он проецирует потерянную внутреннюю женщину на реального, живого человека. Женщина, страдающая от депрессии, обращает нежелательный гнев внутрь, на себя – на единственного человека, на которого она имеет право злиться. Ни одного из этих людей нельзя считать сумасшедшими, хотя они могут удостаиваться подобных эпитетов от окружающих. Они оба таким образом реагируют на раздутость своих потребностей и эмоций, которые накрыли их в тот самый момент, когда их представление о реальности разбилось о саму реальность.

Рассказ «Фанатик Эли», написанный Филипом Ротом[28], – прекрасный образец разумного безумия. Действие в нем происходит сразу после Второй мировой войны, когда множество людей было вынуждено покидать свои родные места. Эли – успешный адвокат из пригорода. Когда в его город переселяется группа выживших узников концентрационного лагеря, Эли направляют к ним с просьбой не демонстрировать столь явно свою этническую принадлежность. В свою очередь, Эли осознает пустоту в собственной душе и слабую связь с религиозным и этническим наследием. В конце концов, он меняет свой дорогой костюм на поношенное одеяние старого раввина и ходит по главной улице города, без конца повторяя свое библейское имя. В финальной сцене рассказа описывается его помещение в палату и введение мощного успокоительного. Его объявили сумасшедшим, хотя, по сути, он попросту избавился от временной личности, «блестящей обертки», образа преуспевающего человека и погрузился в древние традиции. Поскольку его новая личность не вписывалась в существующую общепринятую матрицу, его окрестили «безумцем», а новое сознание принялись лечить лекарствами. О нем можно было бы сказать то же, что Вордсворт сказал о Блейке: «Некоторые считают этого человека безумным, но я предпочитаю его безумие здравости всех прочих»[29].