Перевернутая карта палача

— Младенцы полной крови, — предположил Ул. — Он зарезал такую девочку, я видел. Ладно, мы пересидели и поостыли. Нас не заметили, пора думать и двигаться.

— Пошли, — согласился Дорн. Вздохнул и признал: — Меня всё время… тянет? Я здесь иной, очнулся на их гладкой дороге и стал таков. Чую запахи, ночью зрячий, сила играет. Но, чем дольше молчу, тем сильнее хочу зарычать. Страшноватое место.

Дорн нехотя загнал клинок в ножны, выбрался на улицу и долго стряхивал с куртки несуществующий мусор, ведь убрать запах помойки он не мог.

— Пошли, — наконец, предложил он.

Следовать за ревущими повозками, пропустив их вперед, оказалось удобно. Повозки часто останавливались, дозорные пчелы проверяли поперечные улицы, их ждали. Когда порядок происходящего сделался ясен, стало даже скучно. Ул и Дорн теперь легко позволяли повозкам вырваться вперед и знали: они нагонят странную охоту возле очередного перекрёстка, где будут выпущены пчёлы.

Дорн снова и снова принюхивался, рассказывал о людях в повозках всё новые подробности. Их три десятка. Пятеро ранены, сильно — их можно не учитывать как бойцов. Двое управляют повозками, сосредоточены только на этом, их тоже можно не учитывать. Прочие сидят в тесноте, устали. Они плохо слышат ночь и совсем слабо её видят, но неживое им в помощь. Вторая повозка внутри содержит лишь трёх живых. Один еле дышит, от него пахнет не так, как от прочих. Два — обычные люди, и оба непрерывно, остро потеют от страха…

— Летунов всего десять, — задумался Ул. Похлопал по кошелю. — Как думаешь, шкура пчёл пробьётся монеткой? Если я постараюсь.

— Кто знает, что пробьётся, если ты постараешься, — сделав ударение на выбранном слове, хмыкнул Дорн.

Он добыл клинок из ножен и опустил буднично, без свиста и резкого выдоха. Стенка мусорного бака поддалась. Хотя вроде — железная. Ноб презрительно шепнул: «Как масло». Сместился, примерился к углу дома — и так же запросто вспорол стену. Тронул пальцем пролом.

— Тут что, из бумаги строят?

— Значит, летунов беру на себя, — пообещал Ул. — Помни, у здешних есть оружие вроде стрел, бьёт издали. Тогда, ты полез было на перекрёсток, как раз…

— Видел. Буду держать своего зверя за шкирку. Ни злости, ни азарта. Обещаю.

— Мы — два крайних дурака, мы не просто так встретились, чтимый ноб, — покаянно вздохнул Ул. — Пора?

— Куда после бежать и прятаться, вот вопрос, — Дорн втянул ноздрями и надолго замер. — Вроде, там чую лес… или хотя бы окраину города. Довольно далеко.

— Ты уверен, что вообще надо лезть в их дела, а? — насторожился Ул.

— Чую кровь, и скоро станет хуже, как бы не смерть, — задумался Дорн. — Кажется, из-за этой крови я шагнул во врата. Хотел за шкирку утащить тебя с перекрёстка, я не так глуп… но я принюхался, и стало поздно для ума. Пришёл — буду рубить.

— Ты не теоретик, Лофр порадуется… если вернёмся. Пробегу соседней дорогой, через тот перекрёсток. Выманю летунов, люди станут смотреть в мою сторону. Удачи.

Летуны заметили Ула, едва он метнул первую монетку. Шкура пчелы хрустнула под ударом монетки, брызнула осколками. Жужжание усилилось, но почти сразу резко оборвалось. Пчела косо спикировала, врезалась в окно третьего яруса дома. Звонко зашлёпали по стенам осколки: окно раскрошилось на крошечные кристаллики с ноготь каждый.

Прочие пчёлы появились почти мгновенно. Ул метнул вторую монетку, едва уворачиваясь от серебристых росчерков местных стрел, не имеющих ни древка, ни оперения. Когда он сбил третьего летуна, выяснил новое о вооружении пчел: теперь они кучно сыпали стеклянными иглами с ядом, метали крохотные молнии. А затем появились ещё и шарики, при касании с твёрдым они взрывались облаком осколков.

Прикончив седьмого летуна, Ул осознал: он хромает, плечо мокрое от крови, возле шеи игла, мышцы сводит судорогой. Двигаться и целиться — трудно.

Последнюю пчелу едва удалось разбить. Ул рухнул на колени, не ведая, попал ли монеткой и отчего стало тихо: летун упал — или слух отказывает…

Ул сник на колени, сжался в комок. Он хрипло дышал, ощущая лбом холод дороги, и терпел нахлынувшую смертную усталость. Донимала боль в плече и спине, бок был теплым и мокрым… Зрение отказало, зато слух постепенно обострился. В повозках поодаль стонали, охали. Чавкала кровь. Никто не прыгал наружу, не бежал добивать лежащего посреди улицы Ула.

— Жди, — не повышая голоса, велел Дорн.

Ул расслабился и запретил себе тратить силы на настороженность. Скоро расслышались шаги. Ула подхватили, закинули на плечо… Дорога закачалась перед тусклым взором, вызывая тошноту.

— Нас довезут, — в самое ухо выговорил Дорн. — Я теперь знаю, как с ними разговаривать. Трусливый народец, с ножом у горла предают своих, не задумываясь… Все при оружии и ни одного из них я не готов счесть алым. Так себе шваль, наемники. Лежи, отдыхай. Ты прыткий. Не я сказал, Чиа. Он отдохнёт и поможет тебе понимать их наречие, как помог мне.