Перевернутая карта палача

Закончив с пояснениями, Ул присел у воды, зачерпнул её в горсть и принюхался, вслушиваясь в себя и реку. Сразу решил: это лучшее место в отравленном мире, вода чиста, она живая и сладкая. Оро тогда тоже отметил: сладкая. Это, кажется, важно. Напившись, Ул умылся, позволил свежести ущипнуть щеки морозом и сразу же согреть румянцем. Улыбка стала увереннее. Пришло время умыть старика, бережно убрать с кожи пыль, спустить покрывало ниже, до пояса… Тут и иссякли понятные дела.

Ул нахмурился, рассмотрел темные пятна на впалом животе. Жестом попросил помощи у дракона и перевернул тело, желая взглянуть на спину. Щелкнул языком и задумался.

— Его ударил кто-то подлый, — поделился Ул, хлопнув дракона по усу. — Сзади! Снизу и под ребра, да? Небось, клинок был травленый. Яда я не опознаю, не жди. Ладонь чует его, как смертный холод. Плохо. Не рычи! Для начала обмоем старую рану сладкой водой гор… Что я бормочу? Не важно, ты верь за нас двоих, ага? Постараемся вытянуть гадость. Солнышко светит, солнышко нам в помощь.

Когда солнышко устало помогать и малодушно спряталось за камни, у солнышка, в отличие от Ула, имелась замечательно надежная отговорка: уже вечер, ему пора.

На скале, над пропастью, снова остались двое в сознании — усталый Ул и раздраженный дракон… — Ул со стоном лег и позволил себе признать: он иссяк. Невесть как давно кто-то очень сильный сделал гадость. Провозившись день, Ул рассмотрел главную беду, так ему казалось. От заросшей раны на спине тянулись внутри тела, по позвоночнику, холодные прожилки с узелками-льдинками. Так ощущалось проклятие… или нечто иное, но Ул выбрал это название. Проклятие завладело телом полностью, старик ещё боролся из упрямства, как борются сильные — даже зная неизбежность поражения.

— Как справиться? Я не знаю его, не чую, — шептал Ул, плохо сознавая, что жалуется вслух. — Мне бы глянуть в глаза. Так я устроен, пока не увижу человека, вроде и нет его для меня. Нет тепла у меня для него. Что ему надо? Надежду? Ободрение? А может, он ждет возможности завершить дело. Не знаю. Не чую…

Поймав себя на повторяющемся снова и снова бормотании, Ул зевнул, сел и хмуро уставился на дракона. Глаз размером в полроста Ула чуть светился золотым и алым.

— Я лягу так, его поверни на бок, вот так, — обреченно предложил Ул, просто чтобы не сдаваться. — Руку сюда, поддень, просуну. Ага… Вторую сюда. Называется солнечное сплетение. Вдруг насквозь прогрею, если долго держать ладони? Не рычи, сам знаю, что я за лекарь. Эй, я предупредил. У-уу, как хочется есть…

Глаза закрылись, голодный до окоченения Ул провалился в небытие, как в прорубь. Над ледяной водой глубокого, покойного сна взблескивали алые и золотые искры. Вынырнув, Ул сразу понял, что это — по-прежнему сон, только видимый изнутри.

По другую сторону ледяного небытия стлался тёплый, парной туман, за туманом дремал зеленый луг, согретый бликами костерка. Безопасный для леса и поля огонь трепетал на каменной кладке постоянного очага, невесть когда устроенного для привалов. Кукушки считали чьи-то краткие годы… Над ними с уханьем потешался филин.

У огня сидят трое. Мужчина лет тридцати с белыми волосами и оттенком красноты в зрачках, похожий на повзрослевшего Дорна. Второй мужчина с чертами, смутно напоминающими Сэна… И Лия. Взрослая, такая красивая — ослепнуть можно, глядючи.

— Мы решили, вместе, — сказал тот, кого Ул мысленно назвал Сэном. — Мы не готовы отказаться от закона, который полагаем главным. Нельзя вмешаться в важнейшие дела со стороны. Только изнутри. Иначе правда выворачивается наизнанку. Что, собственно, и получилось.

— Всё верно и… всё глупо, — отмахнулся беловолосый, яростно полыхнул алостью взгляда. — Грядет великая беда, она сожжет миры и всколыхнет царства. Как можно уйти?

— Ты не желаешь услышать меня, — Лия тронула пальцами запястье того, кто казался похож на Дорна. — Мы так давно живём, что истрепались и лишь выглядим молодыми… Мы переменились. Может, я зря назвала это старостью души, но мы накопили слишком много и теперь смотрим на мир со стороны. Нет для нас плохих и хороших решений, злых и добрых людей, недопустимых никогда шагов… Мир приучил нас прощать и верить в исправление, пусть и нескорое. Мы такие… мягкие и отстраненные, что уже более не бойцы. Важнее и то, что мы не готовы впустить войну в наше царство. Мир не обновится, омытый в крови. Поэтому мы решили уповать на мудрость мира и смену поколений.

— У бессмертных? — с отчаянием в голосе напомнил беловолосый.

— Вечность — иллюзия, и создали её в первом царстве, — улыбнулся Сэн. — Отказ от пребывания в круге жизни есть отказ от жизни. Я говорил так называемой королеве… Иногда важно уйти, вернуть дары, как возвращают их все в круге жизни. Вода отдает себя траве, та жертвует животным, они — людям. Люди порой отказываются жертвовать, но с них взимают и без согласия. Мы тем более должники, нам слишком много дано.