Перевернутая карта палача

— Дождешься от придурка умного поведения, как же, — отмахнулся Дохлятина. Остро глянул на Сэна. — Предлагаю дать слово чести, что вы прибудете на суд в срок и кроме того по первому моему требованию явитесь в палату… гм. На площадь перед палатой. Покидать город не смейте.

— Слово чести, — Сэн встал для ответа и даже поклонился, обозначая свою серьезность.

— Тогда вон отсюда, — Хэйд обернулся, ткнул пальцем в Ула и метнул гневный взгляд Дорну. — Все — вон! А ты, — Хэйд навис над Улом, — так сказать Яса… так сказать случайный свидетель с длинным носом любопытной сороки… Ты… иди и думай. Если я не смогу узнать, что за польза в кувшине, ты узнаешь, как вредно дурить мою больную голову.

— Очень страшно, хэш Дохлятина Оро, — заверил Ул, глубоко кланяясь. Шепотом, глядя в стеклянный глянец площади, добавил: — А попробуйте те розы с корнями — в кувшин? Или полейте их. Или дайте из кувшина пить графу Орсо, или…

— Идей у тебя больше, чем у меня терпения, — усмехнулся Хэйд. Убедился, что все возможные слушатели далеко и не разберут разговора. — Гость был бессмерть, значит… Значит что? Нет, без спешки, без выводов… Никого подобного не видел. Хотя бы знаешь, какого он царства?

— Третьего.

— Так. Он ушёл и не вернется?

— Увы.

— Какое облегчение. Непосильные враги — полбеды, а всемогущие союзники и есть беда, так-то… — Хэйд скривился. — Мы жили мирно, мы интриговали умеренно и без большой крови, мы ладили даже с местной бессмертью и полагали, что контролируем угрозы. Я выстроил отношения с самим Рэкстом, это был взаимовыгодный паритет интересов. Знаешь ли, скажу со всей определенностью: мне Рэкст удобнее этой твари! Он живет в нашем мире, а этот… выродок! Явился, понимаешь тут, чужой выродок, перевернул вверх дном мой мир и вверг в хаос. Сломаны вмиг планы, многоходовые игры и шаткие паритеты сил. Дракон! Кто мог подумать, что к нам вломится такая тварь?

— Ягнятина была хороша, — невинно хлопая ресницами, напомнил Ул.

Хэйд махнул рукой, взрыкнул — не иначе, переняв дурную привычку от Лоэна — и заспешил прочь, не оглядываясь.

Ул дождался Сэна, подставил плечо. Вместе с другом он пересек глянцевую площадь. На стекло тут и там выбегали дети, визжали, прыгали… Пробовали разогнаться и проскользить, падали и катились дальше. Звонкого хохота становилось больше, больше…

Дорн пристроился рядом, тоже поддерживая Сэна и наспех с ним здороваясь. Брести по улице делалось всё сложнее: народ валил навстречу, город гудел, полнился слухами.

А дома ждала мама. Предстояло так много объяснить ей, не пугая и не огорчая!

Бес. Постоялый двор у реки

— Вы бы, что ли, отужинали, — жалостливо предложили из-за двери, стукнув разок и немного выждав.

— Сказал уже: убирайся.

— Так вы поешьте, я враз и пропаду, — не унялись за дверью.

Бес взрыкнул, что не помешало двери открыться. Никто в свите Рэкста не знал, отчего личный слуга беса не опасается его — и, хуже того, иной раз смеет нахально отчитывать. Тощий, хромой деревенщина за многие годы так и не усвоил правил столичного этикета. Иной раз он путал ножи для мяса и для рыбы, а вместо салфетки приносил что угодно — хоть кружево манжетное, хоть занавеску. И всё ещё оставался жив и здоров, и всё ещё сопровождал графа Рэкста в поездках…

— Когда тебе было десять, я купил тебя за бросовую цену, — промурлыкал бес, занимая стул, принюхиваясь к мясному пару и дожидаясь, пока снимут крышку с глиняного горшочка. — Ты клялся убить меня и обещал сбежать. Сейчас тебе за сорок. Я не мешаю убивать и убегать, но ты здесь. Значит, к рабству можно привыкнуть… иди прочь, мне мерзко.

— Дурости в вас втиснуто без меры, — не обиделся слуга. — Уйти-то нетрудно. А только с голодухи вы ж всех окрест изведете ещё до утра.

— А сытый? — вздохнул бес.

— Не всех, — уверенно пообещал слуга.

Бес покривился, рассматривая тупой нож и трехрогую вилку — то и другое ему казалось негодным. Рэкст залез в глиняный горшок рукой, добыл тушеное мясо, вгляделся.

— Я задал вопрос.

— Разве то вопрос? — слуга подстелил на колени полотенце, спасая бесову одежду от капель жира. — Милостью князя, нету у нас рабства. А всё, что папаша был должен тому сквалыге, давно отдано. Лет тому двадцать уже… Что ж мне, по такому поводу доброй волей уступить невесть кому доходное место? Тут я и сыт, и одет, и мир повидать могу.

— А прикажу зарезать… да вон хоть трактирного хозяина? — бес прищурился, взглядом указал на тупой столовый нож. Хмыкнул, с размаха бросил в угол обглоданную кость и облизнулся. — Прямо сейчас и прикажу.

— Свите приказывайте. Псы бешеные к вам на брюхе ползут и ноги лижут, они и есть рабы, они на всё согласные и всегда в страхе гниют. — Слуга прошёл через комнату, нагнулся, подобрал кость, приоткрыл дверь и метнул кость в коридор, не разбирая куда и в кого попадет.

В коридоре взвизгнули, но ругаться не посмели.

— Во, псы и есть, — веско сообщил слуга. — Велите в зубах взад приволочь, что — оспорят? Разве вот: перегрызутся, кому тащить.

— Ты разозлил меня, — тихо и ровно выговорил бес.