Перевезите за реку…

— По двадцать пять рублей за бутылку берут, а то и по сорок. Я на юг ездил, там одна самогонку продавала, четвертак бутылка. А она у нее даже не горит, бурда какая-то. Чего достигли? Сахару не стало. Спекуляцию расплодили...

У архангельского мужика была полная сердитая ясность — в отношении не только последствий, но и первопричин.

— Надо было остановиться на февральской революции, — сказал он с выражением полной изученности вопроса. — Октябрьскую не надо было затевать. Плеханов предупреждал Ленина...

Я изложил противную точку зрения на поднятую проблему. Ощетинившийся архангельский мужик не преминул меня «срезать», как, помните, Глеб Капустин в рассказе Шукшина «Срезал»?..

Над перроном рассеивался дрожащий, мерцающий, игольчатый свет. Было зябко, плывуче, как бы вне времени и пространства.

Наконец мы сели в поезд зеленый, до Карпогор ехать целую ночь. Белье не выдавали, а только зеленые одеяла — «товарные одеялки», как сказала проводница. Белье иссякло, — поскольку урезали план сбора хлопка, или от упадка льна, или еще почему, одно с другим связано неразрывно.

Утром в Карпогорах райком оказал нам услугу, быстро усадил в райкомовский УАЗик, ну, конечно, из уважения к памяти земляка. По дороге шофер указал такое место, откуда недалеко до лесного озера. Он сказал, что летом, когда тебя комары с мошками угрызут, окунешься в это озеро, и все как рукой снимет. А однажды вблизи этого озера его свояка ужалила змея. Место укуса свояк прижег сигаретой, укушенную ногу опустил в озеро — и здоровёхонек убежал домой.

Бывают исторические ситуации (особенно заметные в России), когда люди разувериваются в посулах науки, государства, правительства... и тогда с какой-то детской доверчивостью принимаются искать панацею от недуга — социального или телесного — в чем-нибудь хоть чуточку запредельном, за пределом несбывшегося, будь то летающие тарелки, инопланетяне, Джуна, Кашпировский, чудодейственное озеро по дороге из Карпогор в Верколу. В такие периоды вдруг заново открывают пророческий смысл в Священном писании, в политграмоте канонизируют то, что недавно почиталось ересью... И как же нужен бывает в такую смутную пору метаний трезвый, остерегающий голос разума, реализма, рацио... Как дорог ненапускной, судьбою, кровью оплаченный оптимизм. Как не хватает нам Федора Абрамова!

Хотя, конечно, и он, природный веркольский мужик, поди, купывался в том целебном озере, избавлялся от нанесенного комарами увечья. И в народные поверья веровал...

В Верколе я впервые набрел на слово «веретьё». Это такая возвышенность, коса, сосновая гривка над сырой низменностью поймы (ее еще зовут релкой). На веретье выстроены амбарчики на сваях — курьих ножках, — под зерно. Нижние венцы у амбарчиков, как и у изб, лиственничные, для крепости; выше тяжелых лиственничных бревен не вздынуть; выше сосна...

Прежде Веркола состояла из семнадцати деревень, тут была целая волость, а теперь одно село Веркола, 3 километра от одного края до другого...

Днем падал снег. Мой спутник Сережа радостно объявил, что «это белые мухи». Он был уверен, что такое образное восприятие мира — его привилегия, радовался, как ребенок. Его подкупающая неначитанность (он и Абрамова не читал) доставляла ему массу удовольствия — в первооткрытии явлений.

Вдоль Пинеги, по ее берегам — пятикилометровые кулисы леса, водоохранные зоны, за этими зонами располагаются зоны эмвэдэшные: будут лес рубить зеки, и рубят уже, и все уж вырублено... Известно, что тайга здешняя невосстановима; на месте ее расстелется, воцарится тундра. И тогда залихорадит трясинным ознобом... саму Москву. Известно, но палец о палец не ударено, чтоб остановить поруху, будто не у нас, а где-нибудь в Амазонии.

В Верколе около 500 жителей, но всего 10 коров во дворах.

Архангельский этнограф, живущий покамест в Верколе, при Музее Абрамова, вечером за общим чаепитием высказал предположение:

— Отдать землю мужикам, через три года они миллионы огребут, страну невпроед накормят.

Экономическую максималистскую идею он сопроводил демографическим раскладом:

— При арендном подряде по делу хватило бы десяти мужиков, чтобы всю работу уделать, на фермах и в поле. Ну, конечно, при механизации. А что же делать остальным, женщинам? На каждого работника придется около тридцати незанятых. Сейчас им абы как платят, они абы как работают. Значит, что же? Придется развивать все инфраструктуры: кафе, швейные мастерские, дом культуры, дискотеку, ремесла. А куда девать аппарат? ВКарпогорах чуть не все работоспособное население сидит в конторах, корпит над бумагами. И ведь так работают, что дым идет. От бумаг.

Этнограф еще сказал, что в Верколе осталось два старинных колодца с журавлями. Мелиораторы прокопали канавы, из колодцев ушла вода.