Перевезите за реку…

Далее, судя по записи в тетрадке, память о святом отроке Артемии теряется во тьме веков, заново возгорается со строительством церкви на берегу Пинеги против Верколы, в 1806 году, с благословения архиепископа (в этой церкви спортзал). По-видимому, церкви, монастырьку при ней в глуши лесов было уготовано прозябание, если бы не щедрое пожертвование графини Анны Алексеевны Орловой-Чесменской, пожертвовавшей обители 5 тысяч рублей.

Настоятель Феодосий укрепил монастырь, привлек братию, возвел вокруг монастыря стену с башнями (очевидцы свидетельствуют, что по стене можно было проехать на тройке), великолепную колокольню.

В 1881 году Феодосий возвел двухэтажную пекарню. (Именно в ней печет хлебы героиня повести Ф. Абрамова «Пелагея».)

После Феодосия настоятель о. Виталий построил собор и корпус (в нем сейчас школа). Освящал собор Иоанн Кронштадтский.

В 1890 году монастырь Артемия Веркольского возведен в первый класс.

Вчера переехали за Пинегу, порато широкую при высокой воде («порато» — стало быть изрядно, шибко, в высшей степени, так говорят на Пинеге и еще где-нибудь). Пристали к закраине песчаной косы, рушащейся в воду. Увидели красную щелью. Щелья на пинежском диалекте суть ущелье. Краснота обрывистого берега — от наличия в почве глины, ну да, той самой, что пошла на кирпичи для монастыря Артемия Веркольского. Кирпичи делали вон там, за бывшей крепостной стеной; ямы сохранились.

Поднялись так высоко, как смогли по уцелевшим ступеням лестницы, под зияющим куполом собора огляделись. Сережа уткнулся в камеру, стал ждать солнечного луча, хотя с утра затученное небо ничего такого не обещало. Я спустился наземь, тоже нашел себе занятие: ходить и смотреть. Как-то Дмитрий Клопов поделился с нами одним из собственных умозаключений, выведенных из опыта жизни: «Как ходишь, все бывает, а как не ходишь, ничего не бывает». Воистину универсальное правило для всех, всюду, в любое время.

Дмитрий Клопов создал в Верколе общину, возглавил ее, официально где-то зарегистрировал (в райкоме в Карпогорах сказали где, но я не уловил). Община не то чтобы религиозная, но одушевленная святостью цели: восстановить монастырь, хотя бы и по кирпичику. Разумеется, с привлечением всех сочувствующих и верующих, в стране и за рубежом. Вот не хватает Федора Александровича, поддержал бы, это уж точно. Он в свое время подарил Мите Клопову мотоцикл с коляской, Митя и по сей день на коне; безлошадному бы ему не угнаться за всем...

Как-то вечером нас с Сережей пригласили в избу к бабе Шуре Яковлевой (мы сами напросились) побеседовать с бабульками, не теми, что обезножели, сидят у окошек в своих сосновых крепостях, а теми, что побойчее. Сережа изложил бабулькам свою программу фотографа-художника, не очень им, правда, понятную. Да и самому ему тоже... Как-то сбивчиво он излагал, то и дело путаясь в наборе штампов. Впрочем, это бывает с художниками: невладение словом. Кем-то даже замечено: художник, как собака: все видит, а сказать не может.

— ...Ну вот, что-нибудь такое, — косноязычил Сережа. — Я бы сделал натюрморт, какие-нибудь фрагменты... Чтобы клюква была. У вас клюква есть?

— Да есть, че другое, а это... — пообещали бабульки.

— Или грибы... Вы бы испекли что-нибудь такое, пироги с грибами... Нет, я ничего не имею в виду...

— Да можно, — с сомнением приглядывались к гостю бабульки.

— А почему вы куриц не держите?

— Эва, парень, куры-те тепло любют, а у нас, знаешь... В старо-то время кроватей этих не было, робятишек на полаты вздынут, да и ладно. Каки куры...

Сережа зевнул, аж хруст раздался во всем его обильном естестве.

— Нет, ну я думал, что на Севере живут богато, такие дома, шестистенки...

— Дома-те на две семьи строены, делились дак... Ишо для скотины — для повети: сено держали. Сами-те кое-как, в закуточке.

— А печку вы топите?

— Дак как не топим? Топи-им. Печку не истопишь и ноги протянешь.

— Мне бы хотелось снять, чтобы в печке огонь, может быть, угли.

— Дак угли-те нагорят. Сымай.

— Да нет, вы знаете, хотелось бы снять какие-нибудь пирожки, вы печете? Что- нибудь такое местное, шанежки. Нет, нет, я сам на них не претендую, хотелось бы доказать колорит, чтобы пышки, а на окне бы корзинка с клюквой. Я бы на фоне клюквы снял бы пейзаж за окном.

— И клюкву найдем.

— Хотелось бы снять поветь, а на ней сено.

— Сена сей год не держим, коровы нет дак.

— А почему не держите? Северный крестьянин всегда держал корову или двух.

— Мы надержались, а молодые не умеют, разучивши дак.

— Ну, этому же так просто научиться.

Бабульки зашевелились, посерьезнели.

— С коровой жись проживешь и то иной раз не знаешь, как к ей подойти. Корова — существо одушевленное, что ты ей дашь, тем же и она тебе отплатит.

Сережа зевнул.

— Я к вам зимой хочу приехать. В марте, когда снега засверкают. Мне бы хотелось снять охотника с ружьем, на лыжах. У вас кто-нибудь на лыжах ходит?

— Как не ходить. Ходит, кому делать нечего. Эвон Мишка Усанов... Только в марте-то уж не охота.