Переводчица для Дикаря (СИ)

— Нет, Юля, нельзя. Во-первых, тогда будут разные условия у тех, кто пришел с ноутбуком, планшетом и телефоном — потому что с разных устройств набирать текст получается с разной скоростью. Во-вторых, проверка должна быть объективной, поэтому пишем на бумаге, где видны все исправления. Итак, я раздаю бумагу и ручки, достаем наушники и свои устройства. Остальные вещи убираем в сумки, сумки — под сиденья. Советую всем сосредоточиться.

Я затыкаю уши наушниками и включаю первую запись. Итальянский. Пара обсуждает, что готовить на ужин. Длительность трека — десять минут, с ума сойти. Надо действительно быть итальянцами, чтобы столько времени говорить о еде. Я слушаю запись, пытаясь решить, как лучше подступиться к заданию. Смотрю на соседей — кто-то тоже слушает, кто-то уже пишет. Да, тратить время на расшифровку текста глупо, лучше сразу записывать перевод. Итак, начнем…

Дверь аудитории открывается, и на пороге возникает Дикарь. Мое сердце ухает вниз, кровь начинает стучать в висках.

Я смотрю на него, как завороженная, но думаю, сейчас на него так смотрят все, кто сидит в аудитории. Он, впрочем, вообще не замечает, как все на него пялятся. Он смотрит прямо на замдекана, выражение лица жесткое, почти злое. Сегодня он снова в водолазке, но загар словно поблек, а под янтарными глазами залегли темные круги. Может, заболел?

Дикарь кивает Марине Алексеевне, проходит к ее столу и садится на второй стул. Что-то шепчет ей на ухо.

Я наконец отвожу взгляд и пытаюсь сосредоточиться на переводе. Баталия итальянской семьи в наушниках уже приняла форму яростной ссоры — как бы они там не передрались. Действительно, если мама, и бабушка, и даже прабабушка всегда по четвергам готовили ньокки, как можно внезапно заменять их рыбой? Всем известно, что рыбу в порядочных семьях едят по пятницам! “Ах, Стефано, ты такой ретроград! Еще скажи, что ты ешь рыбу по пятницам из-за того, что в пятницу постный день! Может, ты еще и в церковь теперь будешь ходить каждое воскресенье?” — вопит темпераментная итальянка, и я быстро пишу текст на бумаге, когда вдруг чувствую словно толчок.

Поднимаю голову — и натыкаюсь на взгляд Дикаря. Он мгновенно отводит глаза, но уже поздно: я заливаюсь краской. И конечно, он тут же снова смотрит на меня и отмечает это. Лицо его принимает странное выражение. Не могу его разгадать.

Если раньше он смотрел на меня с холодным интересом, то сейчас… мне кажется, если дать ему в руки пистолет, он меня с радостью пристрелит. Неужели его так задела наша встреча у секс-шопа?

Я невольно вспоминаю, что сегодня одета точно так же, как тогда — в то самое джинсовое платье и голубую водолазку под ним. Галка уговорила меня одеться в универ понаряднее, и честно говоря, мне это понравилось. Совершенно другие ощущения от себя самой. Но удовольствие от нового имиджа я получала, только пока не сопоставила две ситуации. Наверно, он думает, что я специально нарядилась в те же самые шмотки, чтобы намекнуть о незабываемом столкновении у магазина для взрослых. Господи, где была моя голова, когда я одевалась?! Я изображаю сосредоточенность, опустив голову как можно ниже, но запись в наушниках льется, а я не понимаю в ней ни слова.

Дикарь встает и, коротко извинившись перед замдекана, уходит из аудитории. Как будто между нами был натянут канат, который внезапно перерезали. Я глубоко вдыхаю и ищу на записи момент, когда перестала понимать итальянскую речь. Одна попытка, вторая, третья… сколько же я пропустила? А время, между прочим, дорого! Наконец, я нахожу момент про посещение церкви и запускаю запись снова. Ага, теперь там появилась еще и старушка. Обсуждают рецепт ньокки — пшеничные или картофельные? Соус томатный или сливочный? У бабулечки на записи такое смешное произношение, она одновременно шамкает и картавит. Да уж, постарались выбрать нам запись…