Переводы с собачьего, или Этология собаки в картинках

Примечание переводчика

Собаки переносят боль по-разному. Щенки кокера при вакцинации обычно жалобно причитали, тогда как ротвейлерята переносили прививку молча. На щенках колли начало заболевания сразу проявлялось подавленностью, тогда как на щенках ротвейлера болезнь становилось видно только тогда, когда они уже заболели всерьез. Это, с одной стороны, плохо, поскольку затрудняет диагностику и время для лечения бывает упущено. С другой стороны, способность переносить физическое страдание очень помогает собаке перенести болезнь. Дело в том, что чувствительность к боли невероятно усиливает стресс больной собаки и снижает эффект лечения. Образно говоря, сильно страдающая собака теряет интерес к жизни и умирает не от болезни, а от стресса.

Фрэнк, как и большинство ротвейлеров, очевидно, имел высокий болевой порог и сильную устойчивую психику, поэтому неприятные процедуры переносил мужественно. Инъекции, обработка воспаленных ушей и зашивание мелких боевых ранений у нас было беспроблемной домашней операцией. Кусок булки с маслом перед носом пациента выполнял роль губки с эфиром. По окончании «операции» пациент с облегченным выдохом хватал булку и считал ее достаточной сатисфакцией перенесенных страданий.

Поскольку Фрэнк вел достаточно бурную жизнь, время от времени случались и более серьезные ранения. Однажды на прогулке (дело было на Рождество) Фрэнк прыгнул в сугроб свежего мягкого снега, где с размаху напоролся на большие осколки стекла. Выбрался из сугроба с округлившимися глазами и подбежал ко мне. Из глубокой раны на груди толчками била кровь. Руками мне удалось стянуть края раны, и тогда я увидела, что кровь ручьем бежит и из глубокой раны на запястье. Поводком я перетянула лапу с максимальной силой, но ручей крови лишь слегка уменьшился, видимо, оказался перерезан крупный сосуд, лежащий глубоко под мягкими тканями. Стараясь не поддаться панике, я лихорадочно размышляла, что делать. В те годы ветеринарная поликлиника во время праздников не работала. До дома было около километра, примерно столько же до городской травматологической поликлиники. Не дойдем. Рану на груди было невозможно перевязать, даже если бы и было чем. Как только перестану ее сжимать, кровь начнет фонтанировать снова, и пес истечет кровью менее чем за десять минут.

Спасение пришло неожиданно. Около нас остановилась провокационно дорогая иномарка провокационно красного цвета. Оттуда выскочили двое братков и, моментально разобравшись в обстановке, посадили нас, окровавленных, в машину и рванули с места. Через пару минут они уже тормозили у входа в травмпункт. Как мы и предполагали, врачи отказались принять собаку, но, по крайней мере, поделились тампонами и бинтами. Потом крутые ребята, без каких-либо намеков с нашей стороны, отвезли нас домой, помогли внести пятьдесят четыре ротвейлерских килограмма в лифт, потом в квартиру и испарились, прежде чем я успела спросить их имена и поблагодарить. Не помню ни их лиц, ни даже марки машины. Если кто-то из них случайно прочитает эти строки – сердечная благодарность вам за то, что вы для нас сделали!

Фрэнка мы положили на кровать, которая временно стала нашим операционным столом. Рану на груди, длиной четыре сантиметра и сантиметр глубиной, нам удалось зашить довольно быстро. Естественно, без наркоза – откуда бы мы его взяли. Хуже обстояли дела с глубокой раной на запястье, откуда постоянно текла кровь, несмотря на то что мы перетянули ногу как можно туже.

К счастью (первый раз), в первом подъезде нашего дома жил хирург. К счастью (второй раз), он оказался дома. К счастью (третий раз), он оказался собачником и пришел нам помочь. Бог троицу любит, так что четвертого счастья не было: никаких хирургических инструментов у него дома не оказалось.

Как мы и думали, поврежден был крупный кровеносный сосуд, лежащий глубоко под сухожилиями, и необходимо было расширить рану, чтобы добраться до него. За отсутствием скальпеля инструментом стал тупой кухонный нож. Но что дальше? Как вытащить на свет божий и перевязать разрезанный кровеносный сосуд? По чистой случайности у меня дома завалялся старый хирургический зажим, который откуда-то принес брат и пользовался им при ремонте радиоаппаратуры. После нескольких неудачных попыток скользкий сосуд удалось захватить, вытянуть наружу и перевязать.

Вся операция длилась около часа. Как я вспоминала, наркоза у нас не было. Все это время пес должен был терпеть страх и боль, но ни разу не заскулил, не сопротивлялся и даже не зарычал. Сначала я подумала: может, он в тяжелом шоке? Но взгляд его был вполне осмысленным, и кусок булки, намазанный шоколадным кремом, исчез в его пасти без проволочек. Значит, он просто понял, что перетерпеть боль необходимо и что мы стараемся ему помочь. Впоследствии ему еще не раз приходилось терпеть сильную боль, причиненную врачами, например, когда ему удаляли оголенный нерв, торчащий из сломанного клыка. Но, хотя визит в поликлинику ему явно не доставлял удовольствия, он не проявлял по отношению к врачам ни агрессивности, ни страха. Относился к их манипуляциям как к неизбежной необходимости. Подобное отношение к врачам и медицинским процедурам было и у остальные наших собак, хотя ни одной из них не выпало столько неприятностей, сколько Фрэнку.