Переворот

— Ему нельзя оставаться здесь, — сказал Разумовский. — Солдаты в брожении, поговаривают: а не убить ли ирода пока суд да дело? Если вы хотите сохранить ему жизнь...

— Да, я хочу сохранить ему жизнь, — с ожесточением заявила Екатерина. — Зарубите себе на носу: он должен жить. Это необходимо и для моей доброй славы, и для чести нашего дела. Сильные милосердны.

— В таком случае, распорядитесь насчёт места его пребывания, — усмехнулся гетман. — Чем скорее его увезут отсюда, тем меньше будет у солдат соблазна поступить с ним... — Разумовский крякнул: — Э-э-э, грубо.

— В нескольких верстах от резиденции есть небольшая мыза Ропша, — подумав, сказала государыня, — подаренная мужу покойной Елисавет. Это спокойное и уединённое местечко. Пётр очень любит охотиться в его окрестностях. Оттуда по реке его можно будет прямиком доставить до залива и отвезти в Шлиссельбург, когда там будут готовы подобающие покои.

Гетман хмыкнул. Совсем недавно в разговоре с Паниным императрица настаивала на том, что Петрушку следует отправить в Голштинию. Была ли это игра? Вряд ли. Скорее всего, она ещё не приняла окончательного решения. То, что ирода увезут в «уединённое местечко», очень и очень на руку. Легче будет его... В Шлиссельбурге, поди, к узнику и не подобраться.

В кабинет постучали, и на пороге появился Пассек, так и не представившийся государыне после поездки в Ораниенбаум. Пётр Богданович низко поклонился и, приняв благосклонное приветствие, молча протянул Екатерине свёрнутые в трубку бумаги.

— Ваше Величество, вот это было обнаружено мною на полу покоев госпожи Воронцовой. — Больше капитан не произнёс ни слова, настороженно наблюдая за лицом императрицы.

Като взяла бумаги не без внутреннего содрогания. В её планы не входило обнаружение секретных документов в резиденциях. Мало ли что могло открыться глазам простодушных гвардейцев. На неокрепшие умы и бесхитростные души служивых тайны императорской фамилии могли оказать самое развращающее действие.

Государыня развернула первый листок и углубилась в чтение. Это был приказ императора об её аресте, помеченный вчерашним числом. Успели. Как вовремя! Она колко рассмеялась. В сущности, ничего нового, но всё-таки не приятно. Особенно то, что Пётр хранил этот важный, касавшийся только их двоих документ в спальне у любовницы. Но и его можно понять: хотел сделать фаворитке подарок на свои именины. Видимо, обнародование указа он приурочивал к вчерашнему торжественному обеду.

Екатерина зажмурила глаза и на мгновение представила, как бы это было. Полный зал народу, блестящее общество, иностранные послы. Всё внимание обращено на государя. А он уже сильно пьян, встаёт с бокалом в руках и через стол бросает ей оскорбления в лицо. У императрицы возникло чувство дежавю. Такое уже было. А одна и та же пьеса не может дважды играться с одинаковым успехом.

Но стыда-то, стыда-то сколько!

Като взяла вторую бумагу. Она была всего-навсего приложением к первой. Манифест о расторжении брака. Черновик. Без числа. Значит, этот документ ещё только готовили. Собирали материал. Писали варианты. Но именно он вызвал у Екатерины приступ безотчётного гнева. Острого. До рези в груди и чёрных кругов перед глазами.

Пётр потащил на люди всю грязь, которая была между ними. В официальной бумаге называл жену прелюбодейкой и перечислял её любовников (тех, кого знал). Каков подлец!

И опять Екатерина сумела взять над собой верх. Заставить себя посмотреть на дело глазами мужа. Ему нужно было как-то обосновать своё право на развод. Странно только, что он не обратился за этим к церковным властям. Впрочем, что странного? Иерархи держатся на сей счёт весьма строгих правил и не позволили бы царю запросто расторгнуть брак. Разве что сослать жену в монастырь. Это в здешних вкусах. Но вот беда, сам Пётр стремился упразднить монастыри, ведь Лютер осуждал монашеский образ жизни...

Бедный, бедный дурачок! Супруг совсем не понимал, в чём его выгода.

Като тряхнула третью бумажку, брезгливо держа её двумя пальцами за край. Листок развернулся и открыл ей признание русского посла в Швеции Сергея Салтыкова в том, что он в бытность камергером двора Её Величества Елисавет Петровны по прямому приказу последней соблазнил великую княгиню Екатерину Алексеевну с целью обеспечения престолонаследия. Салтыков подтверждал, что именно он, а не «недужный тем временем и по малолетству неспособный государь наследник Пётр Фёдорович» является настоящим отцом Павла.

Под письмом стояли число и подпись. Месяц назад, когда её бывший любовник посетил Россию и получил повторное направление в Стокгольм. Вот цена его верительных грамот. Кровь бросилась Екатерине в лицо. Она всегда знала, что Сергей предатель. Слабый человек. Трус. Но почему-то старая боль, догнавшая её в день торжества, доставила императрице особенно много горя.

— Ступайте, — глухо приказала она Пассеку. — Это внутренние дела императорской семьи и не имеют до подданных никакого касательства.