Переворот

Шёл второй акт. Темнело. В Лондоне сумерки ранние из-за близко стоящих друг к другу домов, зажимающих улицу в тиски. Даже у театра, где постройки размыкали круг, стоял обычный синеватый туман, едва подсвеченный масляными огоньками из окон.

Переходя от кареты к карете, Шарль прислушивался столь же внимательно, как и у дверей лож. Кучера от нечего делать переговаривались с лакеями. Одни резались в карты, другие бросали кости и даже проигрывали кое-что из барского скарба. Иные унимали тявкающих собак или открывали дверцы и зазывали к себе гулящих девок, готовых отдаться только за счастье посидеть часок в настоящей карете.

Вся эта жизнь была знакома Шарлю очень хорошо. Когда-то, обучаясь в Сорбонне и не имея за душой ни гроша, он едва не задержался на дне, среди человеческих отбросов. Будь де Бомон чуть щепетильнее в вопросах чести, и этот ад мог бы стать его домом. Но шевалье всегда карабкался наверх.

Теперь он не был уверен в правильности своего выбора. Впрочем, и тогда тоже. Просто шёл в ту дверь, которая открывалась, а там будь что будет. Сейчас перед ним открылись две двери, вернее, две возможности. Стремительно бежать вместе с Лизой и оставить знакомых Разумовского гадать: та ли это девочка? Или пресечь всякие разговоры в корне. Как человек он бы предпочёл первое. Как резидент обязан был выбрать второе.

Но для начала следовало узнать, кто им, собственно, угрожает? Может, это такая мелкая сошка, что не стоит и беспокоиться?

Через некоторое время шевалье набрёл на карету, где кучер и лакей болтали по-русски. Он терпеливо прислушивался к их разговору до тех пор, пока не выяснил имя владельца экипажа. Поручик Рышкин. Это не сказало ему ровным счётом ничего, пока де Бомон не вспомнил, что в России незаконнорождённым детям присваивают усечённые фамилии. Стало быть, в ложе с лорнетом восседал кто-то из семейства Нарышкиных. Молодой ловелас, отправленный отцом за границу. Судя по тому, что он был представлен гетману, а на его содержание в Лондоне не жалели денег — иначе не на что было бы шататься по театрам — юноша не оставлен родными и вхож в светские гостиные. Это плохо.

Для кого? В первую очередь для господина Рышкина, чёрт возьми! Себя-то Шарль сумеет обезопасить.

Резидент вернулся в ложу, где Лиза уже извелась.

— Вас так долго не было! — воскликнула она. — Прошу прощения, мадемуазель, но вот тот господин, он всё время на меня смотрит. Это странно, не правда ли?

— Правда, — согласился Шарль. — Смотреть надо на сцену. Этот господин невежлив.

Больше они не сказали друг другу ни слова, но де Бомон видел, что девочка встревожена. Разговоры об опасности, которая угрожает ей в России, дали свои плоды. Лиза привыкла бояться. Неведомо чего. Например, незнакомца в театре. Это не понравилось шевалье. Надо научить её точно определять источник страха и устранять его.

Весь оставшийся спектакль воспитанница извертелась. Она уже не следила за игрой актёров и слушала диалоги вполуха.

— Ваше сиятельство, нам лучше поехать, — наконец взмолилась Лиза. — Кто эти люди? Что им от меня надо?

Шарль ответил не сразу. Он считал маленькую Дараган достаточно разумной для честного разговора.

— Они хотят всего-навсего засвидетельствовать почтение, — произнёс шевалье. — Один из них, сын графа Нарышкина, вхож в дом вашего дяди. Он узнал вас.

— Я пропала, — прошептала Лиза, прижав ладони к щекам. — Мадемуазель де Бодрикур говорит: если меня узнают, со мной могут поступить скверно. Нынешняя императрица убьёт любого претендента на престол...

— Как же ты собираешься претендовать, если всего боишься? — усмехнулся Шарль. — Нет, будем держать удар: сидим До конца пьесы.

Спектакль завершился уже в глубокой темноте. На улице при разъезде горели факелы. Кучера зажгли огоньки в лампах под крышами карет. Графиня де Бомон, нарочито не спеша, вывела свою воспитанницу и усадила её в экипаж. У самых дверей, как она и ожидала, к ним подошёл господин Рышкин. Галантно откланявшись, молодой человек начал:

— Прошу прощения, ваше сиятельство, что я, не будучи представлен, осмеливаюсь докучать вам. Но ваша юная спутница столь разительно похожа на племянницу графов Разумовских. Многие же у нас в России полагают, что старшему она вовсе не племянница, а дочь...

«Дело куда хуже, чем мне казалось, — вздохнул Шарль, — он болтлив».

— Что ж, молодой человек, — любезно улыбнулась графиня, — коль скоро вы добрый знакомый Разумовских, я готова удовлетворить ваше любопытство. Сейчас я отправлю свою воспитанницу домой, а сама сяду в вашу карету и отвечу на интересующие вас вопросы. Не рискую делать это в присутствии ребёнка, ибо наш разговор затронет печальные для неё воспоминания. А завтра приглашаю вас и вашего друга к себе, у меня собирается приятное общество. Надеюсь, мы славно проведём время.

Очарованный её любезностью Рышкин отступил, давая даме дорогу, и жестом пригласил её в свою карету.

На лице у Лизы было написано отчаяние. «Не оставляйте меня!» — молили её широко распахнутые глаза. «Сиди смирно», — мысленно приказал шевалье.