— Частично, — честно ответил Вася, — Я в двух словах ей рассказал. Завтра обещала примчаться, как она сказала, пошушукаться. Вроде бы мать теперь не станет ее ограничивать в передвижениях.
— А раньше ограничивала? — не поверила своим ушам Груня.
— Пыталась. Я влезал постоянно, вытягивал ее, скандалил, — вздохнул Василий.
Барин вновь замолчал, прокручивая последний разговор с матерью. Нет, ему не было жаль эту женщину, тем более, он ее никогда не считал своей матерью. Ему было удобнее думать, что мать умерла много лет назад.
А еще Васька не рискнул рассказать Груне о поручении матери, которое она отдала Караськову. Появление братков в ресторане было предлогом. Основной целью должна была стать Груня. Караськов сам рассказал, что Шуховская велела изнасиловать пигалицу, чтобы, грубо говоря, открыть глаза Василию на истинную натуру девчонки. Васька сам не понял, как сдержался и не убил привязанного к стулу прихвостня матери прям там, на месте. Наверное, парни сдержали. Все было как-то размыто, туманно.
Зато при разговоре с матерью не сдержался. Четко и недвусмысленно описал свои действия, если мать подойдет к Груне ближе, чем на сотню метров. Васька не знал, что именно Шуховская разобрала в его глазах, но, молча, кивнула.
И Васька вышел из ее кабинета, бросив напоследок долгий взгляд.
— Лучше не лезь к моей семье! — с угрозой произнес Василий Павлович вместо прощания.
А Барычинский-старший остался в кабинете. Голоса стихли, но через открытую дверь доносились обрывки фраз. Высокий голос Шуховской и глубокий — отца.
— Ты слышала и, думаю, все поняла, — спокойно говорил батя, — Не трогай нас больше. Не лезь.
— Она хочет отобрать у меня сына! — Шуховская бросила обвинение в лицо отцу, — И твоей подстилке не хватает тебя одного, ей Васю моего подавай!
— Что ты несешь, Элеонора?! — устало проговорил батя, — Ты почти тридцать лет не вспоминала о сыне. Ты оставила его еще в роддоме. Вспомни, что ты мне сказала после родов? «Забирай своего щенка!». Я честно дал тебе шанс. Пять лет терпел твои выкрутасы. Но ты даже не предприняла попыток сблизиться с сыном.
Васька понял, что стоит у стенки кабинета Шуховской и слушает разговор родителей. Нет, новости он не услышал. Но все равно оказалось неуютно от понимания, что матери он никогда не был нужен.
— Я была молода! — оправдалась Шуховская.
— Я не виню тебя, — устало проговорил отец, — Я благодарен тебе за сына. Очень благодарен. Но не перегибай, Эля. Не приплетай к нашим разборкам ни Васю, ни его семью, и тем более, не трогай мою. Ты поняла?
— Урод, ты, Паша! — злобно прошипела Шуховская, — Думаешь, она лучше меня? Думаешь, забудешь все, что было между нами?
Отец тихо рассмеялся. Васька даже решил, что у него началась истерика. Думал, вернуться в кабинет и утащить отца домой. Но понимал, что точки в отношениях с матерью нужно расставить именно сегодня, по горячим следам. Иначе эта гадина вывернется, ускользнет, и ни черта они потом не докажут.
— Опомнись, Элеонора, — посмеивался отец, — Что было между нами? Свадьба по залету? Месяц ада взамен семейной жизни? Ты ушла, Эля. Ты! Тебе нужна была свобода, клубы, тусовки, мужики. А я растил сына, без претензий на тебя. Я никогда не любил тебя, если ты еще не поняла.
— А ее любишь? — воинственно спросила мать.
— Безумно, всегда любил, — отец уже не смеялся, — И скажи Анне «спасибо» за то, что я не грохнул тебя, когда узнал о настоящей причине ее побега. Видит Бог, я готов был тебя размазать по стене за то, что ты сделала двадцать лет назад.
Васька услышал, как отец вздохнул, шагнул к приоткрытой двери.
— Это она во всем виновата! — все еще оправдываясь, бормотала мать.
— Эля, ты никогда дурой не была, — хмыкнул отец, — Ты сама все разрушила. А Анна стала настоящей матерью нашему сыну. А еще, Элеонора Эдуардовна, — Васька слышал, как голос отца приобрел стальные оттенки, — я повторяю в последний раз: Если ты приблизишься к нам ближе, чем на метр, я тебя раздавлю. Уяснила?
— Да, — зло выплюнула Шуховская.
Отец уже выходил из кабинета и в дверях вдруг обернулся.
— Твоя дочь зовет мою жену мама Нюра, — бросил батя, — Делай выводы.
— Я всего лишь пыталась помочь сыну! — крикнула Шуховская в спину отцу.
— От такой помощи можно и загнуться в два счета, — возразил батя, замирая, — Лучше не помогай больше.
Отец, судя по звуку приближающихся шагов, уже готов был выйти из кабинета, но тихий вопрос, больше похожий на упрек, заставил Ваську пропустить удар сердца.
— Почему ты не бросил его? Зачем оставил? Ты ведь мужик! Я отказалась от него, и ты должен был! Так нет же, — зло шептала мать, — Ты оставил мальчишку! А теперь на моем прошлом создаешь свою собственную семью! Думаешь, она сделает тебя счастливым? Думаешь, эта баба потянет? У Васьки характер! Он не поддается контролю! Вспомни, каково тебе было с ним в школе! Как его по ментам таскали! Как едва не посадили по малолетке!
— Зачем оставил?! — прорычал отец, — Он! Мой! Сын!