Перевозчик

Да, прав был профессор, отсутствие аппетита оказалось искусственно подавленным состоянием Даши. И вот теперь вкус пищи разбудил в еще не окончательно ослабленном организме здоровый инстинкт самосохранения, и она вместе со всеми принялась поглощать пампушки. Ее матушка, обрадовавшись, быстро сбегала на кухню и принесла на подносе четыре чашки чаю и сахарный песок.

Прошла еще минута, все молча, как бы не замечая перемены в Даше, ели пампушки и запивали сладким чаем.

Пауза затягивалась, и Иван Иваныч, как вдохновитель идеи, которому к тому же уже не лезли в рот пампушки, наконец приступил.

Он рассказал про Лену Ленину, про своего знакомого патриота, как они начали пить, и поэтому к ним потерялся интерес соглядатаев, то есть подошел издалека. До Даши не сразу дошло, к чему клонит профессор, она увлеченно продолжала кушать пампушки и съела их уже около десятка, и ему, обеспокоенному, как бы она после долгого голодания не переела, пришлось, прервав свою мысль, отодвинуть от нее тарелку и с напускной строгостью заметить: «Хорош, Дашка, тебе нельзя сразу много есть». Фамильярный тон был уместен – он знал ее с детства, в свое время, бывало, мог и нашлепать по попке.

Итак, Даша пока не поняла, к чему клонит профессор, но зато Алина Натальина тут же сообразила, что собираются предложить дочери, и весьма эмоционально возмутилась. После чего Николай к своим знаниям об интеллигенции Ялмеза добавил еще кое-какие сведения.

– Ну и план у вас, ишь что удумали, мудрецы, – начала она, обращаясь к профессору и мужу. – Действительно оригинально – сделать из дочери алкаша. Пусть посмотрят знакомые, друзья, как спивается дочь у Орловых. Ни за что не допущу этого, ни у моих предков, ни у тебя в роду не было таких проявлений. И с какими глазами мы придем в день Поклонения к ним на кладбище, от такого позора засохнут даже в камне высеченные наши генеалогические деревья с именами наших великих предков, – попыталась образно подкрепить мысль Алина Натальина.

Но теперь на такую ее реакцию возмутился Сергей Ильич.

– Речь идет о сохранении жизни, а ты говоришь о ложном, в данном случае, престиже. Да пусть все друзья и знакомые думают что угодно, а предки, в том случае, если они оттуда все видят, наоборот, похвалят за то, что мы, несмотря ни на что, смогли сохранить жизнь их праправнучке.

Как ни странно, но их перебранку прекратила дочь, она довольно рассудительно сказала:

– Успокойтесь, пожалуйста, как я теперь поняла, перед переселением к староверам для полной убедительности и правдоподобия необходимо разыграть некое действо. Смею всех уверить и вас, матушка, что ничего для себя страшного или унизительного в этом не вижу и готова на все, лишь бы получилось.

На этом полемика о необходимости предприятия закончилась, и приступили к обсуждению деталей, в чем Даша принимала активное участие и часто вносила коррективы. Например, она была категорически против посвящения Антона в истинную причину переселения. И была права, узнав об этом злополучном запрете, он, опасаясь за ее жизнь, никогда бы не согласился подвергать ее риску; договорились ему пока ничего не говорить, а Даша настаивала, что он вообще никогда не должен знать причину переселения; она говорила:

– Вы можете, господа, представить себе человека, знающего, что его счастье построено на риске для жизни любимой женщины? Антон совсем не такой человек.

Все согласились и стали думать, что же делать, как поделикатней устранить или обойти создающееся затруднение. Но никто не мог ничего придумать, эту важную деталь раньше не принимали в расчет, мужчины часто не учитывают такие тонкости. Так как же объяснить Антону причину переселения?

И снова Даша предложила выход.

– Ничего до поры до времени не надо ему объяснять… – сказала она.

– Как же так, ведь это он послал меня поговорить с тобой и узнать, в чем тут дело, – перебил ее Николай.

Даша живо и немного даже недовольным тоном стала объяснять Николаю, как ему поступить.

– Мы же согласились, – сказала она, – что всего он не должен знать, ну придумай что-нибудь, почему вам все приходится подсказывать, скажи, например, что долго пообщаться со мной не пришлось, но, что ты вроде бы понял, что меня собираются выдать замуж, но я не хочу этого, скажи, что, по-твоему, она любит тебя и намекнула, что все может измениться. Вот в таком примерно ключе объяснись с ним, чтобы у него не потерялась надежда. Кстати, как он воспринял мой внезапный отъезд? – спросила она под конец.

– Конечно, обиделся, переживает, несколько раз застал его за сочинением стихов; к своим не вернулся, остался жить в школе, наверное, надеется, что ты вернешься.

Она с грустью сказала:

– Бедный Антон… – И сразу решительно: – Ну ничего, пусть потерпит немного, мы еще заживем назло этим извергам.