Перевозчик (СИ)

Мичи открыл книгу и кивнул, довольный, подтверждению этой своей догадки. До сих пор он как-то не вполне отдавал себе отчет, что все содержимое сундука отныне принадлежит ему: гораздо важнее было запоздалое, но волнующее знакомство с Онди, каким Мичи его узнать не успел. Только теперь, понимая, насколько приятно было ему держать эту книгу - и как не хотелось ее выпускать из рук - он испытал, наконец, нечто похожее на радость обладания. Он вспомнил найденный в одной из шкатулок складной ножик, о полумере лезвий - мечту любого мальчишки - и улыбнулся, растерянно и смущенно. Хорошая вещь, полезная, на все случаи жизни. Онди, несомненно, понимал в этом толк. Его наследие - почти наполовину еще не разобранное - приходилось Мичи, только вступавшему в жизнь, как нельзя более кстати. Неопытный совершенно в делах житейских, Мичи, возможно, и обзавелся бы со временем всем необходимым, но получить сразу так много замечательных вещей - не говоря уж обо всех этих славных книгах - было ему, безусловно, весьма приятно. Что касается книг, Мичи давно уже порывался приступить к составлению собственной библиотеки - однако Онди неизменно его отговаривал. «Не трать денег - говорил он, - не торопись. Чтобы оказаться в твоей подборке, недостаточно книге быть просто хорошей книгой. Их, таких, хоть и меньше, чем нам бы, самати, хотелось - но все таки слишком много. Ведь на то и Библиотека: читай себе, наслаждайся - и совершенно бесплатно, прошу заметить! А вот себе уже книгу оставить имело бы смысл тогда - и тогда лишь только - когда что-то тебя с ней связывает, когда будто она и больше тебе, чем книга. Когда ваши с ней судьбы переплетаются. Когда она становится частью тебя, продолжением твоей жизни. Так не только с книгами - с любыми вещами. Можешь ты обойтись, без того или этого - радуйся. Свободе своей радуйся, ею превыше иного и дорожи. И вот если ты вовсе уж точно знаешь, к чему тебе эта книга, или иная вещь, если и жизни себе без этого не представишь - тогда и приобретай. А иначе - что вещи, что книги... есть у них, знаешь, одна наклонность: всякое место собою заполонять. Накапливаются поначалу по полкам, а вскоре и по углам; глядишь - уже и клочка свободного не найти, только и бродишь, как в лабиринте, на каждом шагу о приобретения свои спотыкаешься. Потом не знаешь, куда и деться: избавиться, вроде, жалко - а пользы самому никакой. Вроде и много всего вокруг - а как до дела доходит, самого нужного отчего-то всегда и нет. А нет его потому, что когда всего кругом чересчур уж много, непременно теряешься, видеть ясно перестаешь, не понимаешь совсем уже, что же и важно, по-настоящему. Человек - он, как ни посмотри, из этого состоит: из книг, из вещей, из людей, что с ним рядом, из дел и забот своих… Это нас - как бы выразиться? - определяет. Да, вот точное слово. Окружение наше эту определенность и создает - а любая определенность суть ограниченность. И если уж дело твоих же границ касается - не разумно ли к выбору отнестись с той серьезностью, какая возможна только? Так что, Мичи... не торопись. Определенность тебя и сама настигнет - моргнуть не успеешь, как со всех сторон окружен будешь тем, да этим. Пока можешь - всякой определенности избегай, до последнего прямо держись. А когда уж поймешь однажды, что вот и все, не получится убежать - и тогда еще выбирай, на каких правах ей сдаваться будешь, и условия оговаривай. И среди всех условий главное - чему же сдаваться, собственно. Чему позволишь ты стать твоим - и чему, тем самым, станешь принадлежать. Где пролягут эти твои границы. Вот такую игру - продолжал Онди - жизнь как раз-таки уважает. Любит она, говорят, играть - да вот только соперника по душе находит себе нечасто. И если кто у нее на поводу идти не спешит, а как бы же сам ей свою игру предлагает - тот у нее на счету особом. И другие такому бывают правила, совершенно не как у всех. Понравятся они тебе, или нет - вопрос отдельный: наше счастье волнует ее не слишком, иной у нее интерес, особый. Ей, ты знаешь, неповторимости хочется: такого, чего бы раньше не бывало. А это, надо понимать, задача замысловатая: нас она уже столько, за эпохи минувшие, навидалась, что поди-ка теперь, удиви ее чем-нибудь. Ну да ладно, совсем тебя старик, похоже, запутал! Ты уж, главное - не спеши. Хочешь книгу себе купить? Ну тогда и представь себе: вот сидишь ты один на пустынном острове. Ни души - и одна только эта книга и есть с тобой. Да, и так до конца твоих дней - не на день, не на год. Одна-единственная. Ну, понятно, в таких обстоятельствах можно любую разок прочесть. И от скуки, конечно - еще разок, уж какая бы ни была. А вот дальше что? На растопку она у тебя пойдет - или будешь в ней новые смыслы открывать, обдумывать, перечитывать? Постигать, стремиться в тайну ее проникнуть - и почти уже будто бы понимать, а потом понимать, что вот только теперь понимаешь, а под самый конец поймешь, что едва ли прежде и понимал - будет вот так вот с ней? Если будет, тогда покупай, не мешкай. Владей, и считай: повезло тебе. Потому что книга такая - если хотя бы одна на великую меру найдется, так это много. Такая, что прямо в тебе самом откликалась бы, словно ради тебя одного в целом мире была написана. Чтобы с тобою она говорила - да так, что ты слушал бы, и не мог не слушать. Не то, что все остальные: прочитал, на полку поставил, да вскоре и как называлась, едва ли вспомнишь. И не только с одними книгами так должно быть: со всем. Со всем, чего только бывает в жизни. Говорил уже, Мичи, знаю - просто хочется старику, чтобы как-нибудь отложилось оно в тебе...»