Мичи так и представил себе того самого второго помощника, каковому вменили в обязанность отмечать и записывать все, мало-мальски заслуживающее внимания. Представил, как тот, за полнейшим отсутствием хоть чего-нибудь интересного - день за днем - помечает со скуки крестиком остов рыбацкой лодки, пока судно стоит еще в положении, из какого ему открывается вид - исчерпывающий, надо заметить - на жидкую поросль доки среди камней, украшенных наслоениями отходов птичьей жизнедеятельности; вид унылый в достаточной степени, чтобы всякого здравомыслящего мореплавателя покинуло и малейшее желание приставать к этим проклятым всеми богами древности берегам. «Завтра...» - подумалось было Мичи, но тут же и вспомнилось, что назавтра наметил он себе дело, куда как более важное: необходимо было все таки отыскать Иканаву-самадо, заручиться помощью в поисках библиотечного списка с чудесного «Вараготи». Если, конечно, он вообще существует, список. И если его хоть кто-нибудь может еще отыскать в этом умонепостижимом лабиринте. Вот что действительно было бы делом стоящим - вернуть славной книге законное ее место, подарить замечательным этим страницам тепло осторожных кончиков пальцев, а плотному строю убористых строчек - взгляды множества глаз, внимательных и восхищенных.
Гулко ударил колокол, возвещая о закрытии Библиотеки - и приглашая самадо к ужину. Мичи спустился в трапезную, но задерживаться там не стал: просто набрал с собой кое-какой снеди, наполнил оммой кувшин и поскорее вернулся к ожидавшему его сундуку Онди. Отхлебнув из кувшина и отправив в рот порцию рюку, он потер ладони, исполненный предвкушения, и принялся извлекать из сундука коробки, что оставались еще неразобранными. Составив их прямо на пол, пока что даже не открывая, Мичи глянул внутрь сундука.